Синоп (Собрание сочинений) - стр. 37
– Ты, по-прежнему, принципиальный «жаворонок» и просыпаешься с первыми петухами?
– О, да, мой брат, Николай! Я рано ложусь и рано встаю, много молюсь, и все это ради моей любимой Австрии!
– Молиться никогда не помешает. – кивнул ему Николай Первый, – Я ради моей России готов пойти и не на такие тяготы. Но давай поговорим о делах скорбных, делах политических!
Лицо австрийского императора сразу потускнело, так как от этого разговора он не ожидал для себя ничего хорошего.
Так оно и случилось. Николай Первый, памятуя о неоплаченном долге австрийской короны перед российской, буквально брал своего венценосного собрата за грудки. Франц-Иосиф вяло отбивался и старался отделаться общими фразами, ничего конкретного не обещая.
– Да, я помню, о том, кому обязан своей короной, но я не желал ради вашей ссоры с турками ввязываться в неприятности с Наполеоном. С Вены хватало не слишком приятных воспоминаний о временах его дядюшки! – заявил он, когда Николай уже припер его к стенке. – Что касается не менее воинственного племянника, то он уже примеряется откусить от нас кусок Италии, и я опасаюсь, лишний раз, его задирать!
– Но дружественный нейтралитет ты мне гарантируешь? – не отставал Николай.
– Гарантирую! – жалобно выдавил Франц-Иосиф. – Только не дружественный, а строгий!
– Перо и бумагу! – крикнул Николай Первый. – Да позовите наших министров, будем составлять бумаги!
Последствием совещаний императоров и их министров была сообщенная австрийским правительством Франции, Англии и Пруссии, нота, на основании которой иностранные резиденты в Константинополе должны были сообщить Порте, что дворы их убедились личным уверением российского императора в том, что принятие без изменений венской ноты не оскорбляет достоинства Порты.
– С поганой овцы, хоть шерсти клок! – подвел итог своим переговорам с австрийским императором император российский.
Но Франц-Иосиф рано радовался, что Николай от него отстал. Уезжая из Ольмюца, царь пригласил своего собрата к себе в Варшаву, причем в таком тоне, что отказаться Франц-Иосиф не посмел.
Министру иностранных дел Буолю-Шауенштейну австрийский император с горечью признавался:
– Милый Карл, русский царь выкручивает мне руки, как заправский палач. Прямо не знаю, сколько еще выдержу его пытки!
– О, ваше величество! – сочувствовал ему министр. – Уповаю только на вашу стойкость и мужество, за вами империя Габсбургов!
После поездки в Ольмюц, Николай пригласил Франца-Иосифа и прусского короля Фридрих-Вильгельма Четвертого к себе в Варшаву. Там уже пришлось не сладко королю прусскому. Покровитель искусств, набожный и тихий Фридрих-Вильгельм вызвал подозрение у собеседников своими странными ответами и неадекватным поведением.
– Король Пруссии явно не в себе! – отметил австрийский император.
– Боюсь быть пророком, но как мне кажется у бедного Фридриха явная шизофрения! – делился своими впечатлениями с Нессельроде Николай Первый.
Как бы то ни было, но и здравый император Австрии, и не очень здравый король Пруссии заверили Николая в своем дружеском нейтралитете и личной братской любви, но не больше. Чтобы дожать прусского короля Николай, несколько дней спустя, поехал к нему в Сан-Суси. Увы, сколько не старался Николай, за Фридриха-Вильгельма все решали его министры, а те были не только в здравом уме, но и вели собственные политические игры. В результате, несмотря на все наши потуги, берлинский кабинет уклонился от подписания ольмюцской ноты.