Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть первая - стр. 48

– Странно сие и сомнительно, – пробасил супруг. – Гайифцы в ереси плещутся, будто свиньи в грязи, но к Создателю в избранники прежде не набивались, на земле гадили. Откуда сия бумага, и можно ли ей доверять?

Бумаг у Бааты оказалась не одна и не две, и он им доверял: манифесты пересылали прознатчики, за которых казар ручался отцовской памятью, здоровьем сестры и собственной душой.

– Что ж, – подвел итог Бонифаций, – поглядим, что за чудо из павлиньего яйца вылупилось, а пока займемся чем поближе. Дьегаррон говорит, корпус гайифский Кагету покинул, Хаммаил же такого горя не пережил.

К этому разговору Лисенок был готов, мало того, ему было что предложить взамен ну совершенно не нужной Талигу Йерны. Баата возвел очи к расписному потолку и принялся благодарить за поддержку в трудный час и обещать, что он и дальше, и всегда, и вообще…

– Я получил три письма из Гайифы, – словно бы нехотя признавался казар. – Чиновники из приграничных провинций привечают крупных торговцев, а торговцы не знают границ. И пусть мне написали враги моих друзей, я прочел, ведь это могло быть важным не только для меня, но и для тех, чьим доверием я горд!

– Не всякой дружбой можно гордиться, – отмахнулась алатка, непонятно почему вспомнив Хогберда с его пегой бородой и излияниями, хотя почему непонятно? Реснички у барона, конечно, подгуляли, а вот содрать с двух «друзей» четыре шкуры он умел. Баата, впрочем, сдерет все пять.

– Я счастлив, что мне удалось расположить к моей несчастной стране величайшего полководца нашего времени. – Лисенок вскинул голову, как хороший жеребец, и тут же якобы устыдился собственного порыва. – Мне безумно больно, что своими несчастьями моя страна обязана нестойкости моего дорогого отца, не сумевшего дать отпор гайифскому и агарисскому вымогательству. Я чту и ожидаю, но я исполнен ненависти к тем, кто навязал нам братоубийственную войну.

– Создатель нам врагов кормить и не заповедовал. – Бонифаций торжественно поднял свой любимый палец. – Ибо нельзя лелеять и стадо свое, и волков, бродящих у дверей овчарни, а правитель, ставящий чужое вперед родного, мерзок. Чего чиновники гайифские просили и обрели ли рекомое?

– О нет… – Подобным голосом Хогберд сообщал о выкупе заложенных внуком ценностей. За двойную цену, вестимо. – Они искали встреч со мной, ведь я – брат Этери. Гайифцы столь встревожены, что, забыв о присущем им высокомерии, просили меня о посредничестве между ними и его величеством Бакной. Разумеется, я отказался, объяснив, что бакраны движимы исключительно желанием помочь своим друзьям. Они бедны и не могут накормить голодающих Варасты, и они справедливы в своем решении взять хлеб и скот у виновных. Даже если бы я хотел, а я этого не хочу, я не удержал бы сынов Бакры. Это по силам лишь варастийцам или же тем, кто может говорить от их имени.

– И все это, – с невольным восхищением уточнила Матильда, – все это вы передали «павлинам»?

– Я передал это кагетским негоциантам, привезшим мне послания из Кипары, Кирки и Мирикии, но не могу знать, как посланцы распорядились моими словами, рискнули ли они вернуться в Гайифу или остались в Кагете. – Украшенный старинным перстнем палец будто невзначай тронул манифест богоданца Сервиллия. – Если так, их можно понять. В Гайифе есть и честные торговцы, и добрые эсператисты, которые просто хотят жить. Сейчас они зажаты между язычниками и еретиками, они ищут выход и не находят. Мне жаль их…