Синий город на Садовой - стр. 13
В конце мая Гуга спас Федю от большой беды. Учитель немецкого языка Артур Яковлевич – сухой, язвительный, но, надо сказать, справедливый – долго вытягивал из стоявшего у доски Федора Кроева путаные ответы и наконец сообщил:
– Сударь мой, ваша годовая оценка – в состоянии шаткого балансирования между спасительной тройкой и… вы сами понимаете чем. Поэтому – последний шанс. Если переведете предложение, можете гулять с ощущением спасшегося грешника. Если же нет – нас ожидают частые встречи на летних занятиях… – И начертал на доске немецкую фразу, в которой Феде был знаком лишь глагол «sterben», что означает «умирать». Ну, Федя и начал помирать от безнадежности. Старый Артур с подчеркнутым терпением смотрел на семиклассника Кроева, а тот – с тоской на класс… Тут-то Гуга вдруг и поднял тетрадный лист с крупными буквами перевода. На две секунды. Феде хватило.
Он опустил глаза, почесал для видимости в затылке, потом без излишней торопливости и вроде бы даже с некоторым сомнением написал русские слова на доске: "Я смотрел фильм «Никто не хотел умирать».
– Фортуна оказалась благосклонна к вам, – заметил Артур Яковлевич. – Однако ежели вы и в следующем классе станете демонстрировать столь прохладное отношение к языку Гете и Шиллера… Впрочем, нотация – не лучший вид напутствия перед каникулами. Ступайте с миром…
После урока Федя выдохнул с искренним чувством:
– Ну, спасибо тебе, Купер…
Гуга, однако, не воспринял прочувствованного тона:
– «Спасибо» – это чересчур. А вот троячок – в самый раз.
– Че-во? – изумился Федя.
– А что? Разве дорого?
Федя сперва не поверил. Потом понял.
– А как насчет совести?
– Насчет чего? А-а… – Гуга был малость толстоват, но в общем-то симпатичный. И улыбался славно. – Вопрос этот неоднозначный. Пойди тогда к Артуру и расскажи, как ты перевел фразу про шедевр советского кино. Раз уж речь о совести… Я, между прочим, рисковал, а за риск в наше время платят.
Логика была убийственной. И Федя пообещал, что, раз такое дело, трояк он выплатит. Сейчас не может, в кармане пусто, но принесет на летнюю практику, где они все равно встретятся.
– Ну, гляди, – сказал Гуга. – Я проценты не начисляю, будь и ты джентльменом.
Удивляться в общем-то было нечему. «Рыночные отношения» в седьмом "А", как и во всей школе номер четыре, давали себя знать. Девчонки, например, торговали косметикой. Алка Щепахина – та вообще притащила однажды целую коробку всяких заграничных тюбиков, пенальчиков и баночек. Одноклассницы налетели и завизжали: сперва от восторга, потом – узнав цены. Однако платили, у кого было чем. Кончилось, правда, скандалом. Алку поволокли к завучу, товар учительницы изъяли в свою пользу. Впрочем, Алка хвасталась, что заплатили честно…
В июле полагалось отработать две недели на ремонте школы, если не хочешь ехать в ЛТО. Федя не хотел… Но на практике Гуга не появлялся, и Федя забыл про долг.
А вчера Гуга вдруг осчастливил школу своим посещением. И даже взялся таскать с Федей на свалку носилки со строительным мусором. А перед тем сказал:
– Кроев-Шитов, привет. Нет ли у тебя моей трешки?
– Нету. Я же не знал, что увидимся. Ты столько дней не приходил.
– А может, завтра принесешь?
– Принесу, – вздохнул Федя. Не хотелось разменивать бумажку в двадцать пять рублей, это был их с Борисом запас. Да куда ж деваться-то? Если у родителей или у Ксении просить, сразу: «И так перед зарплатой без гроша сидим, а тебе на какие-то глупости! Зачем?» Не рассказывать же «зачем»…