Синдром Настасьи Филипповны - стр. 35
– Копите на мебель. А мне успеете отдать, мне не к спеху. Я вам еще халтурки подкину.
На этот раз работа была совсем уж экзотической: перевести с английского часть книги Фридриха Хайека «Закон, законодательство и свобода», не предназначавшейся для открытой печати.
– Это трехтомник, – объяснил Лещинский, – мне одному не потянуть. А вы могли бы здорово меня выручить.
Элла, конечно, взялась за работу с энтузиазмом: помимо всего прочего, это было захватывающе интересно, не то что африканский деятель! Потом они поработали вместе в ее маленькой квартирке, сводя воедино терминологию. Надо было соблюдать конспирацию, ведь ей, не члену партии, скромной аспирантке УДН с сомнительным именем и отчеством, никто не доверил бы такую работу.
– Но ведь тут все правильно говорится! – наивно воскликнула Элла. – Так и должно быть! Как же они не понимают?
– Не волнуйтесь, – печально и мудро усмехнулся Лещинский, – все они прекрасно понимают. Но учение Хайека подрывает основу их благополучия, именуемую в просторечии марксизмом-ленинизмом.
– А зачем им Хайек, если они все равно не будут это печатать?
– Печатать будут, но не для всех. Они считают, что врага надо знать в лицо, это во-первых. А во-вторых, там наверху есть свои вольнодумцы. Я вам давал читать Амальрика? – Элла кивнула. – Вот они тоже встревожены и тоже задаются этим вопросом: просуществует ли Советский Союз до 1984 года? Кое-кто высказывается за осторожные реформы в духе Хайека.
– Ничего у них не выйдет, – покачала головой Элла.
– Я тоже думаю, что система не реформируема. Ее надо менять тотально, а не частями. Но пусть потешатся, нам-то с вами что за дело? Мы за работу деньги получаем, а заодно еще и удовольствие.
Для пущей конспирации Элла перепечатала его половину набело на своей безотказной «Эрике», а Лещинский настоял на том, чтобы расплатиться с ней за перепечатку.
– А то запутаемся, кто кому сколько должен, – сказал он.
Они сдали работу и получили большой гонорар. Элла вернула ему одолженные деньги. Не все, но осталось совсем чуть-чуть.
Элле пора было всерьез садиться за диссертацию. Тему ей подсказал один нечаянно подслушанный неприятный разговор. Однажды, когда она только-только сдала кандидатские минимумы, ее попросили занести какие-то бумаги в методический кабинет. Она постучала, но ее стука никто не слышал. Тогда Элла вошла. Кабинет был разделен надвое шкафами с картотекой, и там, в зашкафном пространстве, преподаватели иногда собирались покурить тайком, хотя это было категорически запрещено. Вот и в тот раз из-за шкафов тянуло дымком и два голоса что-то оживленно обсуждали.
– И откуда у этих обезьян такие способности к языкам? – спрашивал один голос.
– У них в голове свободного места много, – с подленьким смешком отвечал другой.
Тут говоривший, видимо, почувствовал, что в кабинете кто-то есть, и выглянул из-за шкафов.
– Здравствуйте, Эллочка, – улыбнулся ей знакомый преподаватель.
– Я документы принесла, – не здороваясь, ответила Элла. – Вам просили передать.
– Да-да, конечно, спасибо. – Он заглянул ей в лицо. – Вы что, обиделись? Да это мы не про вас!
– Про меня, – сказала Элла, повернулась и ушла.
Позже она пересказала этот «ученый обмен мнениями» Лещинскому.
– Ну, «обезьян» я оставляю на их совести, – задумчиво протянул он. – У африканских студентов действительно огромная тяга к языкам. Их родные языки очень богаты, образны, я бы даже сказал, философичны. Да что я вам объясняю, вы же их изучали. Но это фольклор, это дверь, которая постепенно закрывается. Чтобы существовать в современном мире, чтобы в нем выжить, африканцам нужен совсем другой аппарат, и его дают европейские языки. Это не означает, что африканские языки ниже или хуже, они просто для иной жизни предназначены. До прихода европейцев в континентальной Африке городов не было, самого этого понятия не существовало. Европейцы навязали африканцам свой образ жизни, вот они и пытаются его постичь. Кстати, сравнительно не так давно, лет двести-триста тому назад, та же проблема стояла перед русским языком. Он адаптировался. Многие считают, что это его испортило. Но мы не можем сегодня изъясняться языком Симеона Полоцкого.