Сильные впечатления. Роман - стр. 46
– Если хочешь, скажи мне прощай… Все равно это будет неправдой.
Она ничего не сказала, но, когда поднималась по трапу, быстро оглянулась – в надежде еще раз увидеть последний раз его влюбленный взгляд и запомнить его навсегда. Однако полковник уже успел вскочить в машину, которая помчалась наискосок через летное поле…
IX
За рекой в тени березок тихомирно жили славяне Клавдия Ивановна и Михаил Палыч Ивановы, родители звукооператора Ромы. Их приземистый, обшитый вагонкой пятистенок с затейливыми ставнями и разукрашенным жестяным петушком на крыше медленно, но верно вростал в загадочную русскую почву. С понятным трепетом дожидались пенсионеры приезда сына, который обещал не только явиться сам, но и привести в гости ту самую Машу Семенову, которую они регулярно наблюдали на телеэкране. Удовлетворительно ясного впечатления о ней они еще не имели, поскольку телевизионная антенна на крыше была кривобока и не давала стабильного изображения. Однако пенсионеры от души надеялись, что избавившийся от паскудной столичной блажи сын везет девушку с конкретной целью. Михаил Палыч даже забыл думать о своей старой доброй «тулке», из двух стволов которой собирался встретить мужеложествовавшего «поганца», если тот посмеет сунуться на свою малую родину… Словом, ждали родители сына, а получили цинковый ящик с письменными соболезнованиями от всего центрального телевидения.
Машу провели в комнатку, где прошли ранние годы ее звукооператора. Над стареньким диваном, еще сохранившим запах отроческих поллюций, висела свежеувеличенная фотография Ромы Иванова в форме сержантасвязиста советской армии на фоне знамени части. К рамке, в которую была вставлена фотография, был прикреплен черный траурный бант. На гвоздике у двери висели его футбольные бутсы, а на комоде стоял его первый самодельный радиоприемник, заботливо покрытый кружевной деревенской салфеткой, на которой лежали два бумажных цветка.
– Он приглашал меня, чтобы я отметила здесь свой день рождения, – сказала Маша. – У нас красота, говорил он. Русская Швейцария.
– Венеция, – смущенно поправил ее Михаил Петрович.
– Точно, – кивнула она.
Маша с вздохом окинула взглядом этот маленький семейный мемориал и, поспешно достав платок, промакнула глаза. В ту же секунду заголосила и разразилась бурными рыданиями Клавдия Ивановна, и Маша была вынуждена ее обнять и забормотать какието утешительные слова. Бывший милиционер Михаил Палыч беспомощно развел руками. Его огромный живот вываливался из синих сношенных галифе. Он переминался с ноги на ногу, и по его лицу обильно текли слезы. Маша подвела женщину к диванчику, они вместе уселись на него и некоторое время рыдали. Наконец Клавдия Ивановна вытерла лицо передником, пробормотав:
– Вы уж простите нас, некультурных…
– Я вам так сочувствую, – всхлипнула Маша.
Только теперь, вдоль нарыдавшись, она почувствовала, как внутри у нее наконец чтото расслабилось. Отпустило.
К ней подошел Михаил Палыч и неловко протянул ей свою широкую ладонь. Он осторожно пожал ей руку, и она заметила у него на пальцах лиловые наколотые буквы «КЛАВА». Сама не понимая почему, Маша вдруг ощутила чтото вроде светлой зависти к их незамысловатой ясной жизни. И случившееся несчастье лишь оттенило ясность и простоту их жизни.