Сигнальные пути - стр. 14
Единственное, что я хотела бы, но не могла узнать, перешагнули ли мы эту черту вместе или поодиночке? Было ли для тебя так же мучительно осознание исподволь подступившей слепоты или ты по-прежнему видел во мне меня? Древнее несокрушимое чувство вины подступило к сердцу. Вечной вины нелюбящих перед нелюбимыми.
Подошел автобус, старенький оранжевый «ЛиАЗ». Руслан помог мне подняться по ступенькам, стряхнул набившийся за воротник снег. Автобус был пуст, лишь несколько припозднившихся лыжников да пара судачащих старух в толстых вязаных платках. Руслан отдал усталой и румяной контролерше деньги за билеты, и мы прошли в конец салона.
– Молчаливая сегодня, – заметил ты. – Замерзла?
– Не знаю.
Он достал из варежек мои руки и тихонько на них подул. Я посмотрела на него и заплакала.
Руслан перепугался: это было совсем на меня не похоже – разреветься вот так на пустом месте.
– Ну ты чего, малыш, что случилось?
– Ничего, ничего, – качала я головой и пыталась заставить себя перестать, а слезы все равно лились, не поддаваясь на мои уговоры.
На нас поглядывали, но без удивления или любопытства, все понятно – с кладбища люди едут, стало быть, есть повод. В конце концов и ты, видимо, объяснил себе эту истерику каким-то не вовремя нахлынувшим воспоминанием и дальше уже ни о чем не расспрашивал меня, а только гладил по волосам. А я смотрела в окно, в котором невозможно было ничего разглядеть за наледью, и плакала о том теплом, живом, несокрушимом, столько лет соединявшем, сплавлявшем нас с тобою в одно, что внезапно сделалось таким холодным, мертвым и хрупким. Как будто в той оградке, которую мы освободили от снежных заносов, осталась не только папина могила, но и часть меня, моей юности, моей жизни.
На остановке около «Голубки» в автобус зашла Алена, жившая через два дома от нас. В частном секторе соседей все еще знали по именам. В микрорайонах, с их девятиэтажками, такого давно уже не водилось. Мы поздоровались. Лицо соседки, обычно замкнутое и сухое, распахнулось нам навстречу с нежданной улыбкой.
– Нам опека рекомендацию дает, будем брать ребенка. Хорошо, если бы мальчик! – делилась она сокровенной радостью, от которой у меня резко заболело за грудиной.
Только в наших двух дворах на улице не бегали дети. Теперь, значит, детей не будет только в одном дворе. Конечно, я была рада за Алену. Конечно…
Дома мама сидела в кресле перед маленьким телевизором на кухне и, тихонько шевеля губами, разговаривала о чем-то сама с собой, потухшим взглядом глядя сквозь выключенный экран в серую, безрадостную реальность, видимую ей одной. Под ногами у нее лежала Пальма и прерывисто дышала, приоткрывая пасть. Руслан прошел к раковине и долго, с хирургической тщательностью, мыл руки после улицы. Я включила телевизор, плеснула в миску Пальме мясной каши, поставила чайник, достала из шкафчика чашки и нарезной батон, сунула теплую мятую газету в подмокшие сапоги – чтобы быстрее сохли. Мамин взгляд ожил, сфокусировался на бегающих по экрану человечках. Пальма поднялась, посмотрела на нас красными слезящимися глазами и, тяжело переваливаясь, побрела к миске, поела, вылизала капли с пола и подошла ко мне, радостно виляя хвостом. Я обхватила руками старую любимую голову. Вспомнила, как везла в корзинке лопоухого щенка – каждые пятнадцать минут смачивала водой рыжую шерстку и предлагала бутылочку с соской – очень жарко было в общем вагоне, и окно, как на грех, заело, не откроешь. И как смешно маленькая Пальма вылизывала мои соленые от пота пальцы и подставляла почесать мягонький бархатистый животик, пахнущий чем-то детским, песочным… Словно вчера все это было.