Сибирская Вандея - стр. 18
– У меня Шубин сидит. Из Колывани, – доложил секретарь.
– Шубин приехал? – обрадовался председатель. – Так давай его сюда! Очень кстати: послушаем, что на периферии творится.
Прецикс подошел к вагонной печке, на которой плевался и шипел дорожный никелированный чайник с помятым боком, снял чайник с конфорки, переставил на письменный стол, сдвинув в сторонку ворох исписанной обойменной бумаги…
Колыванского волостного военного комиссара и в Укомпарте, и в Губревкоме, и в Губчека хорошо знали. И там и тут говорили: «А-a, Шубин, Вася! Наш. Насквозь и даже глубже – наш».
Был Василий Павлович человеком прямым, словно штык, с которым ходил в атаки сперва на немцев, потом – на белых. Прямым и беспокойным коммунистом был и все обижался в Укоме и в Чека: «Как же так? Почему советская власть оставила жить многих и многих из тех, кто полгода назад вгонял пули из американских „ремингтонов“ в тысячи Шубиных, навечно застывших в сибирских снегах?»
Шубин считал такое в поведении cоветской власти неверным.
Коренной чалдон-сибиряк, колыванский мужик-беднота, Василий Павлович Шубин окончил полковую школу с именными часами «За отличную стрельбу», потом, в империалистическую, добыл погоны подпрапорщика, а на грудь – два георгиевских креста, но вспоминал о своих воинских подвигах с неудовольствием и, приняв стопку, говаривал: «Я тогда был – пень пнем… Одно слово – серая порция, царский солдат…»
– Здравия желаю! – Шубин сбросил на диван тулуп и полушубок, подошел к печке, погрел ладони. – Буранит, черт!.. По дороге от Колывани раза три сбивался.
– Садись, садись к столу, военком, – Прецикс разлил чай в фаянсовые кружки, придвинул гостю сахарин, хлеб, масло.
– Хлеб-то у меня свой, – отмахнулся военком, развертывая тряпицу, и огорчился: – Эх, язви его! Смерзся. Хоть топором руби…
– Да брось ты! – отмахнулся предчека. – Садись, ешь, намазывай маслом, не стесняйся, авось от твоего ломтя cоветская власть не обеднеет.
– А я тебе, советская власть, мороженых нельмушек привез, вели отправить домой. Жена-то не в отъезде? Вот и ладно, пусть щербу сообразит, обедать к тебе приду, как в Укоме побываю…
– И рыбу отправим, и пообедаем вместе. Рассказывай новости, Василий Павлович: как мужики? Не прибыл ли кто интересный в село. У нас есть сведения – в Колывани какой-то кружок спиритов создали интеллигенты… Интересовался?
Приезжий отнял большие крестьянские руки от горячей кружки.
– Как не интересоваться?… – Помолчав, отрубил: – Давить их всех, сволочей, вот мой правильный интерес! Всех купчишек расстрелять и доктора энтого, нашего заводилу Соколова, – башкой в прорубь, как самого Колчака!.. Вот я к тебе с чем приехал, товарищ Прецикс: посылай в Колывань своего человека, под вид учителя какого, аль еще кого… Надо, чтобы Чека к этим самым спиритам примазалась.
– Людей нет, Василий Павлович… Понимаю. Надо к вам заслать человека, да нет пока подходящего… Есть один, но того в Затон направляем: там по весне каша еще круче заварится. Однако подумаю и о Колывани… Приезжие-то есть? Берешь на учет?
– Много понаехало. И в Колывань, и во Вьюны, и еще окрест… Беру, само собой, на военный учет, и всё, понимаешь, строевиков нет – то ветеринар, то лекпом, то бухгалтер, аль делопут какой… А выправка – дай боже: кадрового офицера я за версту учую, сам солдат, три войны отбухал.