Сибирь - стр. 28
– Что ж, чай пить – не дрова рубить, говаривали в старину, – усмехнулся Ваня, – однако истины ради замечу, Венедикт Петрович, что, возможно, политику вы недолюбливали, но других поощряли заниматься оной.
– Что за намеки? – снова сердясь, спросил Лихачев.
– Никаких намеков, одни факты. Мне вспомнились ваши постоянные конфликты с реакционной профессурой.
– Да разве это политика, друг мой ситцевый?! Просто-напросто сердце мое не терпит несправедливости. Наука требует свободы духа…
– Вот, вот, – поощряя откровенность ученого, затряс головой Ваня.
– Опять ты меня, искуситель негодный, вовлекаешь в антиправительственные рассуждения. Да ты что, подослан тайным управлением жандармерии?! – замахал кулаками Лихачев, надвигаясь на племянника, поблескивавшего из угла своими темными глазами.
– Успокойтесь, дядя! – вскинув руки, сказал Ваня. – Я не подослан, а послан, дядя, к вам. Послан студентами-большевиками. Позвольте воспользоваться вашей гостиной и провести тут завтра вечером небольшую беседу. Мы в крайнем затруднении. Мы существуем нелегально, нам тяжело, а момент ответственный, он требует ясности и действий.
Лихачев опустил кулаки, попятился, упал в кресло, словно его кинули туда. Жалобно скрипнули под ним прочные, скрытые кожаной обивкой пружины.
– Ах, искуситель, ах, лиходей! Собирал бы своих оболдуев без спросу, так нет, разрешения спрашивает, блюститель добропорядка!
– Вы завтра до которого часу в отсутствии? – не упустил удобного момента Ваня.
– Поеду на именины. Вернусь за полночь. И думаю, что вернусь в изрядном подпитии. Восьмидесятилетний именинник умеет и угостить, и сам выпить.
– Раздолье! – прищелкнув языком, воскликнул Ваня.
– Окна шторами прикрыть надобно. По улице немало всякой сволочи шляется.
– Уж это не извольте беспокоиться, – со смехом дурашливо изогнулся в лакейском поклоне Ваня.
– Не паясничай, племянник! Садись за стол, чай будем пить! Неонила Терентьевна! – крикнул он в приоткрытую дверь служанке. – Самоварчик нам с Ваней, брусничное варенье и коржики!
– Ня-су, барин, ня-су! – послышался из глубины квартиры напевный голос.
На другой день в квартире профессора Лихачева состоялось собрание большевиков.
Венедикт Петрович приехал в полночь. Разговоры были еще в самом разгаре. Кое-кто, увидев профессора, смущенно встал. Неужели пора уходить? Хозяин кабинета остановился на пороге. Все уставились на Ваню.
– Позвольте, дядюшка, завершить беседу. А вы, может быть, пройдете в спальню на отдых? – не то спросил, не то посоветовал Ваня.
– Вы что же, боитесь, что я выдам ваши секреты?
– Нет, почему же? Вы, вероятно, устали, вам пора спать. – Ваня готов был подхватить профессора под руку и почтительно провести его в соседнюю комнату.
– Дай-ка мне стул. Я посижу, послушаю, о чем вы тут разговор ведете.
Не ожидая приглашения, профессор сел рядом с Ваней.
В накуренной комнате воцарилось молчание.
– Будем, товарищи, продолжать. Венедикт Петрович знает, что здесь происходит нелегальное собрание большевиков, – сказал Ваня с отчаянием в голосе.
Профессор слушал вначале рассеянно и каждого выступающего встречал улыбкой недоверия. «Горе-спасители России! Младенческий лепет! Плавание по поверхности с помощью надувных пузырей!» – мелькало у него в уме.
Но, по мере того как разговор принимал все более напряженный характер, таяло, словно вешний снег на солнцепеке, и недоверие Лихачева к студентам. «Младенцы, но упрямые. Царизм, конечно, не свергнут, а царя попугать могут», – смягчал свои размышления Лихачев.