Сиамский ангел - стр. 7
– Идем! – Анета первой вошла в гостиную, маленькую, но премило убранную, с полосатыми креслицами и кушеткой, с консолями, уставленными фарфором, с прочим модным убранством. Тот, с кем она рассталась некоторое время назад, был щедр на подарки, вот только денег в руки предпочитал не давать.
Жар внезапно охватил Андрея Федоровича. Все еще не понимая причины этого жара и не греша на свое, до сей поры безупречное, здоровье, он попытался собраться с силами и дать вежливый, но твердый отпор искусительнице.
– Вот тут я живу, – сказала она. – Теперь ты будешь знать. Я не многих принимаю, но тебе всегда рада.
Сев на кушетку, она так расправила юбку, что заняла все место. А Андрею Федоровичу указала на кресло. Он ощутил внезапную слабость и сел.
– Анета, голубушка, нельзя ли брусничной воды? – спросил, как и собирался, полагая, что холодная вода непременно справится с жаром.
– Я велю Дуне оршаду подать. А что? Неможется? – Анета забеспокоилась, живое, худенькое, по моде подкрашенное личико преобразилось тревогой.
– Нет, просто пить охота.
Но Анета насторожилась. Она вспомнила, что и у Сумарокова Андрей Петрович был ей чем-то странен…
– Ты в лице переменился, батюшка мой! Погоди-ка! – она вскочила и вышла.
Дуня, горничная, наперсница многих ее проказ, подслушивала у двери. Анета не возражала – Дуня столько уж раз благодаря этой затее вовремя приходила на помощь, что впору было ей за подслушивание еще и приплачивать.
– Что, барыня?
– Дуня, помнишь – тебя лихорадило? Я тебе травки заваривала? У тебя не осталось?
– А погляжу!
Тревога хозяйки перелетела к горничной – ее подвижная мордочка тут же отразила беспокойство, да еще увеличенное в несколько раз, чтобы и издали было видно: горничная служит не за страх, а за совесть.
– Воды вскипяти! – командовала Анета. – Салфетки приготовь!
Тут в комнате грохнуло. Словно бы кресло опрокинулось…
Обе разом втиснулись в дверь.
Андрей Федорович лежал на полу.
– Ахти мне, сознания лишился… – прошептала Дуня.
– Господи Боже мой, да что ж это за напасть?! – Анета уж была не рада, что заманила к себе красавчика-полковника.
Хозяйка с горничной опустились на колени, Дуня приподняла Андрея Федоровича и пристроила его голову у себя на плече.
– Ох, барыня, это поветрие такое гуляет! У соседей, у Шварцев, ребеночек так-то за сутки сгорел. За руку тяните!
– Так то – ребеночек…
Вдвоем они подняли Андрея Федоровича с пола и уложили на кушетку, потом мокрой салфеткой стали промокать лицо, приводя в чувство.
На салфетке остался покупной румянец – Андрей Федорович, как почти все придворные, и волосы пудрил, и лицо подкрашивал. Но черные, домиком, брови были свои, как и длинные ресницы, и даже родинка на щеке, которую самая опытная кокетка сочла бы мушкой.
– Аксюша… – прошептал Андрей Федорович.
– Что это он?
– Жену зовет… Дуня, как же нам с ним быть?
– Погодите, барыня, настой сделаю, напоим. Придет в себя, по лестнице сведем, извозчика кликнем и домой отправим. А извозчику скажем – напился барин в стельку, чтобы не испугался.
– Не может же быть, чтобы он умер! – вскрикнула вдруг Анета. – Не может быть, Господи, не может этого быть!
– Вон у Шварцев ребеночек помер. Шварцша все думала – травками отпоит, и за доктором не послала.
– Поди, поди! Завари наконец травки!
Анета выпроводила Дуню и стала делать то единственное, что могла, – менять мокрые салфетки на лбу у Андрея Федоровича.