Швед - стр. 34
Флешка лежала передо мной на столе рядом с отчётом. Пока не открывал её. Послушаем, что расскажет этот жалкий тип.
Колесников в ожидании своего безрадостного будущего обливался потом, трясся как от холода, хотя в помещении было тепло, и он явно мечтал и готовился отправиться в обморок. Но этого счастья ему никто не даст.
Через несколько минут после ознакомления с отчётом мои губы изогнулись в холодной улыбке.
— Кто твой хозяин? — задал я главный вопрос.
Мне нужно имя. Имя того, кто убил Кеныча, кто угнал фургон с деньгами моих партнёров. Имя того, кто подписал себе смертный приговор.
От моего голоса мужчина дёрнулся как от удара и в тишине кабинета раздался журчащий звук.
— Сука! — выругался Данте, расположившийся как всегда в своём излюбленном «ушастом» кресле. — Он обмочился!
Колесников судорожно сглотнул и заскулил, задёргал ногами.
Я поморщился, но сказал совершенно не то, что желал услышать «гость»:
— Ты что, язык проглотил?
Мужчина несколько раз открыл и закрыл рот, отчаянно пытаясь подобрать слова. Потом он побледнел, затем побагровел и под моим тяжёлым взглядом, всё-таки выдавил из себя:
— Я ничего не знаю.
На моём лице не дрогнул ни один мускул. Зато Данте рассмеялся и произнёс:
— Колесников, лучше не заливай о своём незнании. Как гласит один из основных правовых принципов: незнание законов не освобождает от ответственности. Это правило было внесено ещё древними римлянами, так как многие преступники пытались уйти от наказания, ссылаясь на то, что просто не ведали, что совершают противозаконные действия. Это актуально и по сей день. Ты замешан в преступлении. Пусть косвенно, но ты виновен. Поэтому, чтобы не удлинять ни нам, ни себе день, начинай отвечать на вопросы Олега Викторовича.
— Спасибо, Данте, — хмыкнул я. — Я уверен, наш любезный гость быстро внемлет твоим словам, когда испытает любимую пытку Малюты Скуратова. Вам известна эта историческая личность?
«Вам» я произнёс насмешливо.
— Н… н-нет… — пробормотал Колесников.
— Малюта Скуратов — русский военный, боярин, руководитель опричнины и помощник Ивана Грозного, — просветил я этого убогого. — Его любимый вид пытки – иглы под ногти. Поверьте, Артём Павлович, как правило, людям сложно пережить даже одну иглу. Так ведь, Данте?
Мой помощник хмыкнул.
— Обычно я только подношу иглу к ногтю, как птенчинки сразу всё вспоминают, — насмешливо ответил Данте. — Скорее всего, этому способствует первоначальная «беседа» с пристрастием – молоток по коленкам. Когда перехожу на следующий этап пытки, у нас с «гостями» сразу же устанавливаются доверительные отношения. Желаешь проверить на себе, Колесников?
Очкарик в подлинном ужасе уставился на меня, каждый его мускул был напряжён.
Пока Колесников собирал мысли в кучу, я потянулся за золотым ножом для писем, взял богато украшенный клинок и начал виртуозно вертеть его между пальцев. Затем остановился и просто покрутил клинок в руке, изучая его так, будто никогда не видел прежде.
Вскоре, мне надоело ждать и я резким, быстрым, отточенным до автоматизма движением запустил золотой нож для писем в своего «гостя».
Нож впился в обивку кресла очень близко к уху Колесникова.
— Итак? — произнёс я невозмутимо, не обращая внимания на выпученные за стёклами очков глаза Колесникова и его раскрытый в беззвучном крике рот.