Шутовской хоровод. Эти опавшие листья - стр. 56
– Да, и подумать только, что находятся люди, которые считают весь этот хлам художественным. Они заслуживают всяческой жалости, – с присвистом добавила она.
– У вас доброе сердце, – сказал Гамбрил. – Очень приятно.
– Не оч-чень доброе, б-боюсь. – Она взглянула на него искоса и многозначительно, как взглянула бы на одного из своих поэтов изысканная леди.
– Ничего, с меня и этого хватит, – сказал Цельный Человек. Он был в восторге от своей новой знакомой.
Они вместе свернули на Бэйсуотер-род. Именно здесь, подумал Гамбрил, Некто Мягкий и Меланхоличный молча поплелся бы к своему стакану портвейна и к своему одиночеству среди незнакомых пьяниц в баре. Но Цельный Человек взял свою новую приятельницу под руку и повел ее на буксире через запруженную улицу. Они вместе пересекли мостовую, вместе вошли в парк.
– Все-таки вы уж-жасный нахал, – сказала леди. – Что заставило вас последовать за мной?
Широким движением руки Гамбрил показал на солнце, небо, воздушно поблескивающие зеленые деревья, изумрудный свет и фиолетовые тени деревенской дали.
– В такой день, – сказал он, – мог ли я поступить иначе?
– Первородный грех?
– О, – скромно покачал головой Цельный Человек, – я отказываюсь от всех прав на первородство.
Незнакомка рассмеялась. Он был почти так же хорош, как юные поэты за чайным столом. Она была рада, что в конце концов решилась надеть свой лучший костюм, хотя в такой теплый день в нем было жарковато. Она заметила, что он тоже в пальто, и это было несколько странно.
– При чем тут первородство, – продолжал он, – когда человек при первом взгляде летит вверх тормашками, как слон в западню?..
Она искоса взглянула на него, затем опустила лепестки магнолии и улыбнулась. Сейчас начнется самое замечательное – один из тех длинных, бесконечных или по крайней мере бесконечно возобновляемых разговоров о любви: остроумных, тонких, глубоких и дерзких, как разговоры в книгах, как разговоры за чайным столом между блестящими юными поэтами и знатными леди, пресыщенными слишком богатым жизненным опытом, пресыщенными и немного усталыми, но все же неутомимо ищущими чего-то нового.
– Может быть, сядем? – предложил Гамбрил, показывая на два зеленых чугунных стула, которые стояли рядом посреди лужайки, слегка наклонившись друг к другу, в позе, намекавшей на интимную беседу. Перспектива разговора, который теперь неизбежно завяжется, радовала Гамбрила гораздо меньше, чем его новую приятельницу. Больше всего он ненавидел разговоры о любви. Тонкий анализ страсти – то самое, чего молодые женщины обязательно требуют от мужчины, когда отношения переходят в определенную стадию, – вызывал в нем скуку, самую неподдельную скуку. Что любовь изменяет характер к лучшему или к худшему; что духовная страсть вовсе не обязательно несовместима с физической; что тиранические собственнические инстинкты могут сочетаться в любви с самой альтруистической заботливостью к любимому человеку – все это, и еще многое другое, он знал наизусть. И можно ли любить одновременно нескольких людей, и может ли любовь существовать без ревности, и могут ли хорошее отношение, желание, жалость заменить всепоглощающую страсть – сколько раз приходилось ему ворошить снова и снова эти унылые вопросы.
Не менее знакомы были и все философские обобщения, все примеры из области физиологии, антропологии, психологии. Теория этого предмета перестала интересовать его. К несчастью, теоретические рассуждения были всегда необходимым введением к практическим действиям. Он вздохнул немного устало, садясь на зеленый чугунный стул. Но затем, вспомнив, что он теперь Цельный Человек и что Цельный Человек должен делать все со смаком и с блеском, он нагнулся вперед и, с пленительной наглостью улыбаясь в бороду, начал: