Шутовской хоровод. Эти опавшие листья - стр. 33

– Думаю, что да. – Гамбрил ответил словно откуда-то издалека и без всякого интереса. Он прислушивался к разговору тех, кого Бруин обозвал «чернью», и вопрос миссис Вивиш казался несколько неуместным.

– Я работал ломовиком, – говорил человек с чашкой. – Была у меня тележка и старенький пони. Ничего, жили помаленьку и не жаловались. Вот только с мебелью да с тяжелыми вещами была беда. В Индии я подцепил малярию – я был там во время войны…

– И даже – вы заставляете меня перешагнуть границы приличия – и даже, – не отставала миссис Вивиш, страдальчески улыбаясь, произнося слова хрипло, как в предсмертной агонии, – о ногах?

Эти слова привели в действие кощунственный механизм, скрытый в мозгу Колмэна.

– Ни ноги мужчины не радуют его, – заорал он и с преувеличенной страстью обнял Зоэ, которая поймала его руку и укусила.

– Как чуть устанешь, так она и начинает тебя трепать, малярия-то. – Лицо у говорившего было изжелта-бледное, и во всем его нищенском виде было что-то особенно неспокойное и безнадежное. – А как она тебя начнет трепать, тут и сила вся пропадет – перышка поднять не можешь.

Шируотер покачал головой.

– И даже сердце? – Миссис Вивиш подняла брови. – Ах, теперь, когда произнесено неизбежное слово, на сцену выступает единственная подлинная тема всякого разговора. Любовь, мистер Шируотер!

– Но я ничего не говорю, – снова уступил человек с чашкой, – жили помаленьку, да и не так уж плохо. Грех было бы жаловаться. Верно я говорю, Флорри?

Черный узел в знак согласия качнул своей верхней оконечностью.

– Эта тема, – сказал Шируотер, – принадлежит к тому же роду, что и Китайская стена или биология плоских глистов: я не позволю себе интересоваться ею.

Миссис Вивиш рассмеялась, еле слышно прошептав удивленное и недоверчивое «Господи», и спросила:

– А почему?

– Нет времени, – объяснил он. – Вам, людям праздным и обеспеченным, думать больше не о чем. Я занят делом и поэтому, естественно, меньше интересуюсь этой темой, чем вы; и, больше того, я нарочно ограничиваю имеющийся у меня к ней интерес.

– И вот еду я как-то через Людгет с грузом для одного типа в Клеркенвелле. Веду это я Джерри под уздцы вверх по холму; Джерри – это наш старый пони…

– Нельзя иметь все сразу, – объяснил Шируотер, – во всяком случае, одновременно нельзя. Теперь я устроил свою жизнь так, чтобы работать. Я женат, я мирно удовлетворяю свои потребности в домашней обстановке.

– Quelle horreur![53] – сказал мистер Меркаптан. Сидевший в нем аббат восемнадцатого века был потрясен и возмущен этими словами.

– Но любовь? – спросила миссис Вивиш. – Любовь?

– Любовь! – отозвался Липиат. Он смотрел на Млечный Путь.

– Вдруг на меня налетает фараон. «Сколько лет твоей лошади? – говорит он. – Она не может возить тяжести, она припадает на все четыре ноги», – говорит. «Неправда», – говорю я. «Не сметь мне возражать, – говорит он. – Распрягите ее сию же минуту».

– Но я уже знаю все о любви. Тогда как о почках я знаю невероятно мало.

– Но, дорогой Шируотер, как можете вы знать все о любви, если вы не занимались ею со всеми женщинами на свете?

– Ну, мы и пошли, я и фараон и лошадь, прямехонько в полицейский участок…

– Или вы принадлежите к числу тех кретинов, – продолжала миссис Вивиш, – которые говорят о женщине с большого Ж и утверждают, будто мы все одинаковы? Бедный Теодор, вероятно, думает так в минуты слабости. – Гамбрил неопределенно улыбнулся откуда-то издали. Он входил вслед за человеком с чашкой чая в душный полицейский участок. – И конечно, Меркаптан, потому что все женщины, сидевшие на его софе