Шухлик, или Путешествие к пупку Земли - стр. 8
Такое, к сожалению, случается очень часто.
Далеко не каждый умеет по-настоящему слышать, ощущать и созерцать. Хотя весь мир вокруг нас – чистое сокровище. На каждом шагу, в каждой ямке от копыта – чудеса! Да только как их разглядишь, когда с чувствами плохо?
Смотришь, а не замечаешь. Слушаешь, а не слышишь. То есть всё кажется понятным и обычным, простым и заурядным, точно из учебника природоведения.
Ну, разумеется, солнце всходит и заходит оттого, что Земля вращается. Ну, конечно, облака над головой собрались потому, что испарения воды поднялись в небо. А когда накопилось слишком много капелек, они, безусловно, не удержатся в воздухе и прольются на землю дождём.
Эка невидаль! Никаких чудес! Одна лишь скучная привычка ко всему – к самой жизни.
И всё-таки любую, самую злокозненную привычку можно одолеть.
Вот теперь что-то растревожило Шухлика и звало, неизвестно куда и зачем. Кряхтя, он поднялся с пуховых подушек и вылез из золотого шатра. Постоял, огляделся. И первым из чувств воскресло удивление.
«Неужели мне и впрямь ещё чего-то нужно?! – размышлял Шухлик. – Да разве может такое случиться в саду Шифо?»
К счастью, в любом райском саду обязательно чего-нибудь не хватает. Ну, хотя бы тех же волнений, тревог и переживаний. Без них жизнь останавливается, и всё засыпает мёртвым сном.
Шесть частей ночи
Шухлик, отдуваясь и переваливаясь, как свиноматка, прошёлся по вечернему саду. Уже забыл, когда ходил так в последний раз.
Шелестели листья, перешёптываясь с травой. Журчал ручей, спеша рассказать какую-то новость пруду. Мерцали на небе первые звёзды, будто подмигивали уходящему солнцу. И такой между деревьев струился воздух, что хотелось его полизать.
Открыв рот, Шухлик неожиданно почувствовал, что ужасно хочет петь, – аж язык чешется!
«Вот чего мне не хватало, – понял он. – Славы певца!»
Не откладывая дело в долгий ящик, начал разучивать арии из опер и романсы, но получалось всё не слишком хорошо, как-то неудачно.
Когда Шухлик влезал на колесо обозрения и затягивал какую-нибудь серенаду, – йо-го-го-йо-ия-ия-ия! – сад Шифо тяжко вздыхал и грозился зачахнуть, а его обитатели прятались по норам и гнёздам.
– Дорогой мой, – говорила мама. – Среди ослов крайне редко встречаются умелые певцы. Пожалуй, я о таких и не слыхала. Может, только предок Луций умел петь как следует. У тебя, сынок, куча других достоинств. Ну зачем тебе пение?
– Что я могу поделать, – вздыхал Шухлик, – если душа вдруг запела…
– Но горло-то не приспособлено! – сердилась мама. – Когда совсем невтерпёж, уйди в укромный уголок, подальше, или спустись в метро и пой, сколько хочешь.
– Петь для себя – это глупо, – не соглашался Шухлик. – Нужны слушатели!
Однажды, на ночь глядя, он вспомнил мамины рассказы о превращениях Луция.
«Отчего бы не попробовать? Может, стану ненадолго певчей птицей! Хоть разок спою так, как хочется. Изолью все звуки, накопившиеся в душе!»
Колдовской мази, конечно, не было. Джинн Малай в отпуске.
Шухлик отправился прямиком к дереву желаний, на котором раскрылись огромные розовые цветы, мигавшие лепестками. Подождал минут пять и запел. Но голос совсем не улучшился. Может, мама-ослица утомила дерево своими запросами?
Тогда он нащипал полный рот лепестков и тщательно, как верблюд, пережевал. Слишком пахучие и щекотные! Поморщился и проглотил.