Шпион на миллиард долларов. История самой дерзкой операции американских спецслужб в Советском Союзе - стр. 39
17 мая штаб-квартира направила в московскую резидентуру телеграмму с гораздо более позитивной оценкой материалов Толкачева. Аналитики ЦРУ не нашли никаких противоречий в том, что Толкачев передал им к этому моменту. Вывод гласил, что “многие детали сообщений согласуются с данными из других источников и доступным техническим анализом” и что “не наблюдается каких-либо иных данных, противоречащих деталям этих сообщений”. Поэтому, продолжали авторы телеграммы, штаб-квартира испытывает “сильное искушение” принять новую информацию, предоставленную Толкачевым, в том числе и потому, что она в целом подтверждает предыдущие предположения американцев о развитии советских истребителей. Но в то же время в головном офисе оставались сомнения. В телеграмме говорилось: “Поскольку данные будут иметь большое значение для нашей оценки потенциала ПВО, мы, по крайней мере до установления добросовестности агента, не готовы доверять содержанию сообщений полностью”{96}.
Это был успех – но все еще не “зеленый свет” для той операции, которую хотел вести Хэтэуэй. А он горел желанием приступить к делу. Прошло уже почти полтора года с момента первого обращения Толкачева на заправочной станции, и у них все еще не было с ним рабочих отношений.
Вместе с Гилшером и другими сотрудниками резидентуры Хэтэуэй начал планировать, что передать агенту в первой посылке. Если там будет список запросов на разведданные, как их сформулировать, чтобы они не были слишком откровенными? Где разместить пакет, чтобы Толкачев мог легко его забрать, а КГБ не обнаружил? Что Толкачеву следует сделать в ответ?
В резидентуре планировали использовать тайник – классический способ передачи без личного контакта. В пакете, как предполагалось, будут инструкции по подготовке трех сообщений тайнописью для ЦРУ. На одной, “внешней” стороне письма ЦРУ сочинило письмо в экзальтированном стиле, написанное женским почерком – от возбужденной западной туристки. “Дорогой дедуля, – начиналось оно. – С ума сойти! Поверить не могу. Но вот она я, в России! Спасибо, спасибо – миллион спасибо за то, что ты убедил Майки и меня включить Россию в свой маршрут. Это просто фантастика”. На оборотной, “секретной” стороне Толкачев мог, используя тайнопись, отвечать на вопросы ЦРУ и передавать любую информацию. Свой текст Толкачев записывал с помощью специальной копирки, которую ЦРУ передавало Толкачеву. Написав сообщение на секретной стороне, Толкачев должен был сложить “письмо дедуле” и отправить его обычной почтой в Америку на адрес, который выглядел невинно, но в действительности был в ведении ЦРУ. При соблюдении всех правил КГБ не увидел бы сообщения Толкачева, даже вскрыв конверт, а в ЦРУ после получения письма его смогли бы расшифровать.
Хэтэуэй также настаивал на том, чтобы выдать Толкачеву одноразовый шифроблокнот. Это таблица, в которой цифрам случайным образом соответствуют буквы и которая позволила бы Толкачеву зашифровать свое сообщение. Расшифровать его мог бы только обладатель аналогичной таблицы; такая имелась у ЦРУ. Шифроблокнот следовало использовать только один раз и затем уничтожить{97}.
1 июня 1978 года штаб-квартира одобрила план Хэтэуэя. В тайник следовало заложить инструкции по тайнописи, запросы на разведданные и оперативную записку. Это была первая реальная коммуникация ЦРУ с Толкачевым, так что между резидентурой и штаб-квартирой ходили туда-сюда черновики документов, их переписывали и шлифовали неделями. Оперативная записка начиналась так: