Шоу нашей жизни - стр. 16

– Нет, это просто, чтобы перекусить перед обедом. На тебя тоже рассчитывать?

Он ухмыльнулся, на мгновение превращаясь в миниатюрную копию Эрика, несмотря на свои светлые волосы – будущий муж Норы отличался своими роскошными каштановыми кудрями. Позже выяснилось, что блондинистая шевелюра Париса была результатом трудов стилиста – совсем как у его мамы.

– Парочку, – неопределенно дернув плечом, согласился он.

– Хорошо.

Кухня действовала успокаивающе. Правда, тот факт, что Парис остался совсем один, немного ее тревожил, но, несмотря на это, ей было все-таки приятно побыть вдали от него хотя бы немного. У Норы не было специального оборудования – даже обыкновенного миксера или дешевого блендера – поэтому она натирала сыр по старинке, и на готовку уходило много времени. И все же, когда по дому разнесся аромат поджаренных сырных шариков, Парис не удержался и заглянул к ней.

Он по-хозяйски прошел внутрь кухни и сел за стол.

– Ты часто готовишь еду? – неожиданно спросил он.

На этот вопрос отвечать было не стыдно.

– Всегда.

– Ты кухарка?

– Нет.

– И кто ты тогда?

Вот и добрались до самого главного.

– Я, наверное, скоро выйду замуж за твоего отца, – честно, но осторожно ответила она.

– Ты его любишь?

– Разве для этого обязательно любить?

Нельзя было говорить такое ребенку, но он, очевидно, уже и так был отравлен взрослой жизнью и этой проклятой откровенностью отношений. Один развод его родителей уже чего-то стоил.

– А и правда, – философски заметил он, поднимая одну ногу на стул и упираясь в нее подбородком. – Ты с ним спишь?

– Сколько тебе лет? – Она повернулась к нему.

– Двенадцать.

– Нет, я с ним не сплю.

– А если бы мне было восемнадцать, то ответила бы, что спишь?

Разговор становился все интереснее, и Нора радовалась тому, что с плитой было покончено. Она выложила все шарики на тарелку и подсела к Парису за стол.

– Нет, все равно сказала бы, что не сплю. Я живу здесь, а он у себя.

– Как-то плохо верится. Но то, что ты живешь здесь, я уже понял, – сказал он и взял первый шарик.

В результате он съел чуть больше половины, хотя так и не признался, что еда ему понравилась. За это время он успел выяснить почти все, что ему было интересно. Сколько ей лет, чем она занимается, какие книги предпочитает читать и умеет ли играть в видеоигры, а также любит ли кататься на велосипеде и плавает ли где-нибудь помимо пропитанных хлоркой бассейнов. Наверное, ему понравились ответы. Во всяком случае, он разговорился и даже вынул очки из кармана, признавшись, что должен носить их постоянно. Тогда Нора удивилась, что его мама не заметила отсутствия очков, когда оставляла его, на что он ответил легко и просто:

– Мама и сама не всегда помнит об очках. Она же была против. Она не из тех, кто настаивает на брекетах или линзах – предпочитает, чтобы я сам все выбирал. На очках настоял окулист, и она даже разругалась с ним. Но мне все равно. Я же не надеваю их практически – только когда по дому хожу или играю без друзей.

Большеголовый, сутулый, худой и по-мальчишески угловатый, Парис преображался, стоило ему заговорить. За проведенное рядом время они не стали друзьями, но Нора поняла, что если ей скажут провести с ним еще один день, она уже не будет так отчаянно бояться.

Он ушел так же тихо, как и появился. За ним приехала машина, и Парис скрылся за воротами, даже не попрощавшись. Нора не удивилась и этому – он не поздоровался, когда увидел ее. Правила приличия были ему не нужны.