Шоша - стр. 30
Селия протянула мне трубку. У телефона был длинный шнур. Все в этом доме было устроено так, чтобы не делать лишних усилий. Послышался голос Геймла. По телефону он был еще более высоким и визгливым, чем обычно.
– Цуцик? Как вы там? Я слышал, вы работаете над пьесой? Хорошо. Отлично. Для нашего театра очень хорошо, что пьесу напишет молодой автор. Мир идет вперед, а у нас всё не могут оторваться от одних и тех же пьес: «Хинке Пинке», «Еврейская искорка». Когда мы с Селией ходим в еврейский театр, то каждый раз клянемся, что это в последний раз. Да, но не ходить – тоже нехорошо. Наши ортодоксальные сионисты отвергают диаспору. Все лучшее будет в Палестине, говорят они. Но не надо забывать, что мы выросли, возмужали за эти две тысячи лет. Игнорируя изгнание, они способствуют ассимиляции. Вы так добры, что проводите время с Селией… Что еще ей может быть интересно? С женщинами нашего круга у нее нет общего языка. Все у них одно и то же – платье, еще платье, новая шляпка, еще что-нибудь… Сплетни. Не спешите уходить. Не смущайтесь!.. Кто говорит о ревности? Чушь! Кто-то сказал, что, когда люди радуются, они радуют Творца. Когда я только женился на Селии и даже раньше, когда мы только были помолвлены, я ужасно ревновал. Если она разговаривала с каким-нибудь мужчиной или даже только улыбалась ему, я был готов стереть в порошок их обоих. Но как-то я прочел в одной из хасидских книг, что если причинишь вред кому-нибудь, то это может обернуться против тебя же самого. Теперь я знаю, что если я люблю женщину, то ее друг может стать моим другом, ее радость – моей, ее удовольствия – моими. Цуцик, я хочу еще кое-что сказать Селии. Будьте добры…
Передав трубку Селии, я вышел в соседнюю комнату, которую Ченчинеры называли библиотекой. Там было темно, только слабый отсвет из дома напротив, через улицу, падал в окно. Счастлив ли я теперь? Я ждал ответа из глубины своего подсознания, от моего эго, альтер эго, души, или как там это называется. Но ответа не было. Вошла Селия.
– Что вы здесь стоите в темноте, потерянная душа? У нас с Геймлом нет от вас секретов, – сказала она.
Я не нашелся что ответить, и Селия продолжила:
– Как я могу начать роман, если я всерьез думаю о самоубийстве? Люди в определенном возрасте приходят к естественному концу – все слова сказаны, все дела сделаны, и ничего не осталось, кроме смерти. Каждое утро я начинаю, надеясь на что-то. Сегодня я больше ничего не жду.
– Почему, Селия, почему?
– О, я никуда не гожусь. Геймл – хороший человек, и я люблю его, но прежде, чем он откроет рот, я уже знаю, что он скажет. Морис – полная противоположность, но никогда не известно, как с ним себя вести. Вы слишком молоды для меня и непостоянны, у меня такое чувство, что долго вы в Варшаве не задержитесь. В один прекрасный день вы просто соберетесь и исчезнете. Морис говорил, что Сэм Дрейман предлагает взять вас в Америку.
– Он ужасный болтун.
– Такое не часто бывает. Если можете вырваться отсюда, не медлите. Мы зажаты между Гитлером и Сталиным. Кто бы ни занял страну, ее ждет катастрофа.
– Почему же вы не уезжаете?
– Куда? У меня никого нет в Америке.
– А как насчет Палестины?
– Я не представляю там себя. Это страна, куда всех нас перенесут на облаке, когда придет Мессия.