Шоколадные деньги - стр. 20
– Какого черта, Беттина?! Ты же знаешь, что тебе не полагается держать у себя в комнате еду!
Она закуривает, вырывает у меня из рук Vogue. Ждет реакции.
Я думаю, что, если поведу себя правильно, если сумею выкрутиться, мы сможем вернуться к обуви. Уж конечно, мы обе от журналов получим больше удовольствия. Изредка, но иногда все же мне удается умилостивить Бэбс, подобрав верный тон.
– Извини, Бэбс, – говорю я. – Я просто подумала, я буду очень-очень аккуратной и проблем не возникнет.
Не повезло. Она продолжает смотреть на меня пустым, невыразительным взглядом. Я испортила ее проект. Все из-за лимонада.
– Лимонад – для Лили. Ты знаешь, столько калорий в одной-единственной долбаной банке? Не говоря уже о том факте, что ты пронесла ее тайком. А я ненавижу проныр, черт побери. Интересно, что ты еще у себя прячешь?
Я стараюсь коснуться ее запястья. Удержать ее на кровати. Бесполезно. Корабль отчалил. Остается только надеяться, что поскорей рассветет и впереди замаячит спасительный берег. Бэбс любит не спать всю ночь, трудясь над различными проектами, но всегда удаляется до того, как Лили будит меня на завтрак, – такое у нее представление о том, как ведут себя цивилизованные люди.
– Сними ночную рубашку, Беттина, чтобы я видела, что ты ничего под ней не прячешь.
Я делаю, как сказано, сижу теперь голой на кровати. Для большинства людей это было бы достаточным наказанием. Не для Бэбс.
Встав, она подходит к платяному шкафу, где я держу одежду. Шкаф чем-то напоминает тот, что описан в книжке «Лев, колдунья и платяной шкаф». Достаточно большой, чтобы я могла в нем спрятаться. Иногда я так и делаю. Но не сегодня. Сегодня нигде не спрятаться.
Открыв дверцу, она выдвигает верхний ящик. Хватает охапку носков и несет к кровати. Начинает их разворачивать. Она тщательно засовывает руку в каждый, проверяет, не вложено ли что-нибудь в самый конец, куда упираются пальцы.
– Я знаю, как у проныр мозги работают, Беттина. Они выбирают места, куда большинству людей не приходит в голову заглянуть.
Интересно, а вдруг я и впрямь спрятала в носках что-то важное? Но нет. Единственный ценный для меня предмет – подписанная Брук салфетка приклеена к ее фотографии и вставлена в рамку и стоит у меня на письменном столе. Не спрятана, а у всех на виду. Может, это добавит мне очков за честность. Может, Бэбс поймет и чуть остынет.
Но она только-только раскочегарилась. После носков она берется за мое белье. Оно все одинаковое – белые хлопчатые трусики. У меня нет ни диснеевских принцесс, Винни Пухов или феечек. Она берет каждые и растягивает резинку, потом нюхает ластовицу.
Я еще недостаточно взрослая, и белье у меня по-детски безупречное – даже до стирки. Я всегда тщательно подтираюсь, когда хожу в туалет. Никакие женские выделения пока мое белье не пачкают.
Бэбс так худа, что у нее самой месячных почти не бывает. Она так мало ест, что кишечник у нее работает редко, а когда срабатывает, она подолгу принимает душ и тщательно оттирает анальный проход от малейших следов экскрементов. Единственное, от чего страдает ее белье, – носка. Когда резинки начинают растягиваться, Бэбс кромсает свое белье кухонными ножницами и жжет его в мусорном ведре. Делает она это, чтобы помешать «всяким психам, которые хотят подрочить на белье шоколадной принцессы».