Шоколадная ворона - стр. 17

– Так почему же ты против того, чтобы стать музыкантом? Свадьбы не любишь? Или скрипка надоела? – усмехнулась я.

– Нет! Скрипка не надоела! Надоело ее к себе прижимать все время!

Я слышала, что мальчик едва не плачет.

– И кем же ты хочешь стать, если не скрипачом?

Неоригинальный ответ его заставил меня вздрогнуть:

– Бандитом, конечно! Их все боятся!

От старых общежитий до моего двора – три минуты ходьбы. Было, как всегда, темно, и в сырую погоду тут следует особенно внимательно смотреть под ноги, чтобы не вступить в какую-нибудь гадость.

Под тусклым фонарем возле моего подъезда, как обычно, маячила высокая сутулая фигура Кости, моего первого и пока единственного мужчины. Хороший парень, неглупый, как мне казалось раньше. Наверное, можно сказать, симпатичный. С чувством юмора. Он на год раньше закончил ту же школу, что и я, – прекрасную гимназию возле Бородинской панорамы. Я думаю, что изначально он решил за мной приударить, чтобы повеселить своих друзей. Черная подруга – это ку-у-ул! Почти обезьянка и говорит по-русски – что может быть веселее?

Меня, честно говоря, появление в моей жизни Кости тоже вполне обрадовало. К семнадцати годам я не могла похвастать не только толпой ухажеров, но и наличием хоть каких-нибудь романтических отношений. Даже в школе с учителями мне было интереснее и комфортнее, чем со сверстниками. Комплексы, связанные с внешностью и неприкаянной жизнью, не давали мне спокойно существовать.

У меня уже давно не было обоих родителей. В разгар перестройки мама решилась съездить в Эфиопию проведать своих стариков и узнать заодно, на какие условия мы можем рассчитывать, если переедем туда жить. Самым близким для нас человеком в Москве был наш сосед – Алексей Матвеевич Феофанов, одинокий старик. Он много лет проработал переводчиком-полиглотом в каком-то закрытом институте и за несколько лет до моего папы получил маленькую комнату в нашей двухкомнатной коммуналке. В нашей комнате тогда жили бездетный особист с женой. С Алексеем Матвеевичем они практически не разговаривали, и он даже не знал, куда его соседи переехали. Они освободили жилплощадь за три дня до того, как в их бывшей комнате поселились мы. Вся наша непростая жизнь проходила на его глазах. Мы стали частью личной жизни старика, а он стал почти что членом нашей маленькой семьи. Улетая из Москвы, мама попросила Алексея Матвеевича остаться со мной на две недели, пока она вернется. Мне уже исполнилось пять лет, я была здоровым и спокойным ребенком, и мы с соседом друг друга очень любили. Он согласился провести со мной вдвоем все то время, что мама будет находиться в Эфиопии. Согласился... и остался со мной навсегда.

Мама и ее родители исчезли сразу же после ее приезда. Шел предпоследний год правления черных коммунистов. В то время погибли и бесследно исчезли тысячи людей. Узнать о маминой судьбе мне ничего не удалось. В эфиопском посольстве принимали бесчисленные письма, написанные рукой Алексея Матвеевича, но никакой реакции не следовало. Нам не смогли сообщить ни часа, ни дня, когда я стала круглой сиротой. Первый год Алексей Матвеевич еще пытался что-то разведать по каким-то «своим каналам», но тоже бесполезно. А потом Менгисту свергли. «Черный Сталин» позорно сбежал в Зимбабве к своему другу, полубезумному диктатору Мугабе. Эфиопия вроде бы начала приходить в себя, но следов мамы и ее родителей все равно так и не нашли.