Шмары шпики и лимоны зелени - стр. 18
– Не было, наверное, преступник…
– Разумеется! – он выключился, долгим взглядом посмотрел на несчастную.
8. Ева
(перевод с эстонского)
Слова теперь мало что значат. Их стало слишком много и они обрели бесконечные множества смыслов, надсмыслов и подсмыслов, множества оттенков и намеков на оттенки.
В центре Таллина на Ратушной площади висит знак кругового движения, а под ним долгие годы советской власти была надпись: "НЕ БОЛЕЕ ТРЕХ РАЗ!" На эстонском языке. Кто ее туда пришпандорил? Русские менты или эстонские чиновники-жополизы? А может, ее и не было, той надписи? Просто анекдот о нашей сообразительности? Лично меня тогда еще и в проекте не было, а мама моя была подающей огромные надежды молоденькой актрисой нашего захудалого театра. Театра, в котором я родилась и выросла. Хотя, как говаривал отец того заведения, "Весь мир театр"… и так далее.
Я шесть лет шила рукавицы на строгом режиме, и мне еще оставалось хрен знает сколько – малоприятная перспектива для молоденькой девушки, хоть и эстонки. Жизнь-то уносится, как вода в унитаз. Вода с дерьмом.
Короче, меня вызвала наша спецмегера из надзора и, ничего не объясняя, дала на подпись кучу бумажек, будто я директор Кремля. На русском языке, которого я почти и не знаю. Тогда не знала. А под конец произнесла целую речь:
– Ева Энновна Пайдес! Ты отбыла у нас… Сколько ж ты отбыла? Осуждена была в 2015-м за нанесение тяжких телесных в особо извращенной форме… – взглянула на меня поверх каких-то навороченных очков с линзами в виде полумесяцев, будто ждала какой-то реакции.
Но ее не будет. Я устала доказывать, что отрезала причиндалы, как орудие преступления. А мне тогда еще и пиво нельзя было покупать! Но нет, суд решил, что я просто садистка-националистка! Что пробралась в гостиничный номер к господину Н. сорока восьми лет от роду, министру культуры региона, добропорядочному гражданину России и отцу четверых детей, находящемуся в служебной командировке в городе Засранске Глубокожопского района. Вооружившись тупым кухонным ножом, я якобы напала на спящего и нанесла увечья, опасные для жизни. Адвокатесса, сучка, даже и не вспомнила на судебном "разбирательстве", что перед этим я была отравлена какой-то гадостью и подверглась сексуальному насилию. Да и переводчица, древняя мумия из нашего посольства, осталась совершенно глуха к моим словам и переводила так, как им всем было надо.
Спецмегера сняла очки и постучала ими по бумагам на столе, заговорив неожиданно усталым бабьим голосом:
– Ева, меня чисто по-человечески интересует одна вещь…
Таким образом они обычно подписывают на стукачество, агитируют, так сказать. Я сделала детское личико и тонким голосом заверила:
– Маргарита Федоровна! Я стараюсь спросить в отряде!
Она тяжело вздохнула.
– Я не о том. Ты ведь за время отсидки не получила ни одной посылки.
– Бандероль! Мне был бандероль от мамы!
– В 2015-м! Весом в триста грамм! Я не об этом! Ты ведь ни с кем не общалась на воле! Или общалась?
– Я письма слать маман… несколько раз…
Мегера достала откуда-то с пола внушительную картонную коробку из-под туфлей сорок шестого размера и поставила на стол.
– Все эти письма, как я понимаю, на эстонском.
– Это?! Письма?! – я воще потерялась – коробка была плотно набита конвертами. – От кого?