Шипы в сердце - стр. 13
На полноценную силовую после ночного секс-марафона и утреннего забега на короткую дистанцию, настроения нет. Зато здоровенная боксерская груша так и манит. Знал бы – взял бы боксерские бинты, а то ходить на заседания со сбитыми как у гопника костяшками – как-то не солидно. Но ладно, придется так.
Разминаюсь, делаю пару пробных ударов. «Прицениваюсь».
Слушаю, как отзываются мышцы. Бокс у меня с пятнадцати лет, полупрофессионально.
Потом к нему добавилось «железо» - сначала просто чтобы набрать немного мяса, потом – чтобы набрать много мяса на свои двести два «см».
Делаю еще пару ударов, даю «груше» качнуться – уворачиваюсь от ее обратной амплитуды, захожу сбоку, бью снизу-вверх правой, и сразу сверху – левой.
Набираю темп.
Бью сильнее.
Делаю звук в наушниках чуть громче.
Не даю ногам стоять на месте, все время кружусь вокруг мешка с песком, выколачивая из него – хотя, скорее, из себя – дурь.
А потом «Рамштайн» в ушах резко прерывается и вежливая Siri объявляет входящий вызов: «Лоли; принять?»
В моем сердце взрывается маленькая петарда.
Принимаю раньше, чем перевожу дыхание, выдыхаю в динамик слишком рваное:
— Привет, Лоли.
Она всегда смеется, когда так ее называю.
Но в этот раз коротко, а потом как-то немного смущенно:
— Блин, Авдеев, я все время на часы не смотрю. Я не сплю – значит, никто не спит.
— Ну, я тоже уже не сплю, если ты об этом. – Толкаю «грушу» и делаю еще пару ударов. Дыхание сбивается.
— Эммм… - тянет она, - ты… занят?
— Ага, ебусь, - говорю специально многозначительно, выдерживаю паузу, представляя, как она краснеет, и «расшифровываю», - с боксерской грушей, Лоли. Все ок, ты меня ни от чего важного не отрываешь.
— Напомни мне при встрече тебя стукнуть, - фыркает без злости. – Вадим, я хотела спросить… Может быть, мы возьмем Стасян на Рожественские каникулы? Как в прошлом году. Обещаю вернуть ее вовремя!
Я прикрываю глаза, даю летящей с разбега груше стукнуть меня в плечо.
Потом придерживаю ее ладонями, мешая раскачиваться.
— Ты уверена, что справишься… сейчас?
Я правда рад за ее счастье, но что ж до сих пор так хуёво?
— Я уверена, Авдеев. У нас чудесная няня и две ответственных кошки. Стасе в прошлом году понравилось. В Лапландию мы не поедем, но здесь у нас ледяной замок и горки, и…
Валерия перечисляет все прелести их норвежской зимы, а я смотрю на туман и слякоть за окнами, и кажется, что мы с ней существуем на разных планетах, хотя это всего лишь две тысячи семьсот километров.
Год назад, после очередного возвращения дочки, Стася взялась распевать какую-то странную норвежскую песню, а потом просто взяла и вместо одной строчки вставила: «У Лоли задержка».
Так выразительно тогда прозвучало ее первое абсолютно твердое «р» в слове «задержка».
Я не дебил, сразу понял, где она это услышала.
Меня тогда жестко укрыло.
Пару дней ходил сам не свой, думал, точно натворю какой-то хуйни.
Потому что даже спустя год, зная, что Валерия замужем за своим отбитым умником, надеялся, что однажды она привезет Стасю и скажет: «Я остаюсь».
И почему-то в голове все время крутилось заевшее, идиотское, лишенное логики: «Малыш, ведь я же лучше… лучше собаки…»[1]
Она приезжала исправно раз в месяц – забирала Стасю, привозила Стасю.
О своей беременности не сказала ни слова.
Я не спрашивал. Визуально это вообще никак не просматривалось. Допустил мысль, что могло что-то случиться с «задержкой». А потом Монте-Кристо вдруг приехала в большом мешковатом свитере, такая… пиздец красивая, нежная, без своего вечного «вы_все_говно» выражения на лице, за которое я ее все равно, впрочем, любил.