Шестеро против Шекспира. Печальные комедии современности - стр. 8
>Майя. Да я из-за вас не помню даже, сколько мне лет!
>Склероз. Прекрасно, зачем вообще женщине это помнить?!
>Майя. Хотела бы я на вас посмотреть, когда вам будет столько, сколько мне!
>Склероз. Я, слава богу, до такого возраста не доживу!
>Майя. А я дожила и хочу все помнить! А вы мне мешаете. Вы мне вообще надоели!.. Жуир!
>Склероз. Кто? (Быстро набирает что-то на смартфоне. И читает с экрана.) «Жуир, от французского, jouir“ – наслаждаться. Устаревшее – весело и беззаботно живущий человек, ищущий в жизни только удовольствий». Это я – жуир?! Вы считаете, что жить с вами – одно удовольствие?! Как же иногда мне хочется уехать от вас куда подальше, Майя Аркадьевна!
>Майя. Ну и уезжайте! У моей тети был зять. Он был дальнобойщик, а она его терпеть не могла. И каждый раз закрывала за ним дверь и говорила: «Чтоб ты туда не доехал, обратно не вернулся и в дороге не остался!» (Смягчаясь.) Надо же, вспомнила…
>Склероз. Видите – сами вспомнили. Зачем нам ругаться? Мы с вами притерлись друг к другу. И я вам не так уж сильно мешаю. Вы вообще многое помните.
>Майя. Помню.
>Склероз. Вот мы с вами говорили о музыке, вы пели.
>Майя. Я?!Когда?!
>Склероз. Не важно. А назовите-ка мне фамилии трех отечественных композиторов?
>Майя. Композиторов? Пожалуйста. Шостакович, Римский-Корсаков…
>Склероз. Ух ты! А еще…
>Майя. Еще… Еще… А еще – я не помню. Затык…
>Склероз. Не беда! Давайте ассоциативным мышлением. Фамилия композитора содержит название напитка, который вы любите пить.
>Майя. Та-ак, что же я пью?.. Спирт, кефир, вода, ряженка…
>Склероз. Он лучше, когда горячий…
>Майя. Кофе…Чай…Чайковский!
>Склероз. Умница, идем дальше. Представьте, вы чистите картошку, куда вы выбрасываете очистки?
>Майя. В миску.
>Склероз. А из миски куда?
>Майя. В ведро.
>Склероз (теряя терпение). А содержимое ведра потом куда?
>Майя. Куда – в мусор… Мусоргский!
>Склероз. Гениально, Мусоргский. А вот еще композитор, из его фамилии, можно сказать, лепят фигурки, посуду делают…
>Майя. Глинка!
>Склероз. Наконец-то!
>Майя. Я вспомнила еще одного!
>Склероз. Майя Аркадьевна, это уже шестой.
>Майя. Ну и что, пойдет сверх плана. Мендельсон. Его играют на свадьбах. Кстати, Мендельсон – отечественный композитор?
>Склероз. Майя Аркадьевна, какой же он отечественный?
>Майя. А что такое? В нашей поликлинике работал врач Альфред Соломонович Мендельсон – он был прекрасный терапевт.
>Склероз. Видите, скольких вы вспомнили.
>Майя. И все равно, как бы мне хотелось, чтобы склероз у меня пропал навсегда.
>Склероз. Должен вас огорчить – так не бывает. Никуда я не денусь. Но, если бы это произошло, вы могли бы получить Нобелевскую премию.
>Майя. Да?! А я бы не отказалась. А сколько эта Нобелевская премия?
>Склероз. Не помню.
>Майя. Я не поняла, у кого склероз? (Смотрит на часы.) Ой, из-за вас новости уже пропустила. (Переключает телевизор на новости.)
>Голос диктора. Вчера на Донбассе снова звучали выстрелы. Украинская сторона обвиняет российскую в нарушении перемирия.
Майя Аркадьевна выключает телевизор. Звук обрывается.
>Майя. Ничего не понимаю! Что это было? Что они такое говорят?!
>Склероз. Что слышали.
>Майя. У России и Украины какие-то трения? Не может быть! Чушь какая-то!.. Не хватает нам еще войны. Я вам могу сказать не понаслышке, а по собственному опыту: война – это… это… НЕ интересно! В эвакуации мы с мамой оказались на Урале, в Златоусте. Мне было четырнадцать лет, и мы работали с мамой на швейной фабрике имени Розы Люксембург: шили гимнастерки, галифе, бушлаты. На день выдавали триста граммов хлеба. Уже к обеду у меня не оставалось ни крошки, и в перерыв я прибегала к маме. «Мама, у тебя не осталось немного хлеба?» У мамы почему-то всегда оставалось немного хлеба. Для меня. Я же росла, у меня тогда уже была грудь – больше, чем сейчас! А потом папа после ранения забрал нас оттуда, и, как только Киев освободили, мы вернулись домой. Нет, война – это совсем неинтересно! Но я помню город до войны. Мы жили на Евбазе. Евбаз – это Еврейский базар. Так назывался район в Киеве, у базара. Теперь там площадь Победы. И у меня был друг. Его звали Ромка. Рома Оськин. Я называла его Оськой. Мы жили с его семьей в одной большой коммунальной квартире. А как мы играли с ним в прятки! Квартира была огромная – десять семей, прятаться – раздолье. А потом он не пришел в школу. И больше я его не видела.