Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова - стр. 24

Когда я возвращался, скрывая по возможности следы контактов с местным населением, мама всякий раз выражала неудовольствие:

– Почему так быстро вернулся? Что же ты все за мою юбку держишься, неужели тебе ни с кем дружить не хочется?

То, что здесь все пойдет по стандартному сценарию, я даже не сомневался. И скорее всего, только расквашенным носом и порванной рубахой не обойтись, потому как я не просто чужак, а чужак из Москвы, невиданный вызов им всем.

– З Москвы, значить! – нехорошо усмехнулся этот сиплый, лениво поднял на меня глаза и, оглянувшись на своих, спросил: – А не брешешь?

Толпа одобрительно загудела, а кто-то из малышни громко пропищал:

– Брешеть, брешеть!

И многие, поддержав, сразу радостно заголосили:

– Брешеть! Брехло, брехло!

Эх, дети, дети, а я ведь вас конфетами кормил!

– Подумаешь, Москва! – подал голос кто-то. – А у мени тетка в Полтави живе!

– Цыть! – прикрикнул на них сиплый, и все тут же замолчали. Правильно, нельзя нарушать регламент. – А ну! – Сиплый толкнул вдруг Сашку, который зазевался и неосторожно вылез вперед. К всеобщему удовольствию, тот кубарем полетел на землю. – Ты ще тут пид ногамы плутаешься!

Все одобрительно засмеялись, он тоже здесь своим не был.

Сашка поднялся, сутулясь сильнее обычного, отряхиваясь и смущенно улыбаясь, отступил к самым воротам. Надеяться на него уже не приходилось.

– Мени сказалы, ты з матирю тут? – продолжил свой допрос сиплый. – А батько твий, вин де?

Все правильно, от батьки в принципе могли быть неприятности, и я это понимал, но что тут обманывать.

– Они с матерью в разводе! – сказал я, сглотнув, уж больно не любил эту тему. – С прошлого года!

– Та ты що? – явно глумясь, вытаращил глаза сиплый, не пытаясь скрыть радости, ну еще бы, теперь и единственное препятствие исчезло. Он стал обходить меня кругом, как бы разглядывая во всех подробностях. – То-то я и дывлюся, ты все з мамкою ходышь!

Все снова загоготали.

– И що у вас там, в Москви, з матирю? – Он не собирался заканчивать эту бодягу, ему явно нравилось гарцевать тут перед всеми. – Своя хата, чи що?

И тут я вдруг звонко рассмеялся, живо представив себе хату типа этих, да еще с поросенком в сарае, и почему-то на Красной площади, как мы там с матерью кормим кур, ходим с ведром по воду и сушим белье на веревке. Понимал, что это лишь усугубит ситуацию, но ничего с собой поделать не мог, все смеюсь и смеюсь, никак не могу остановиться.

– Ты чого ржешь як жеребець? – несколько опешил сиплый. – Говори, а то зараз дам у вухо!

– Нет, не хата! – утерев слезы, наконец выдавил я из себя. – Квартира!

– Хвартыра? – видно, не совсем понимая, о чем идет речь, насторожился сиплый. – На який вулици ця ваша хвартыра?

– На Кирпичной! – легко ответил я. – На Кирпичной улице!

– От брехло! – возмутился сиплый. Он даже раздулся от негодования.

– Брехло, брехло!!! – опять подала голос толпа.

– Кырпычна, оловяна, деревяна! – передразнивая, противным голосом пропел сиплый. Затем опять повернулся к своим и торжественно отчеканил: – Немае такой вулици в Москви!

Все одобрительно загудели:

– Немае! Брехло! Брехло!!!

– А ты что, – вскинув голову, отважно поинтересовался я, – все улицы в Москве знаешь?

На какое-то мгновение тот немного растерялся, у него забегали глаза, но, быстро совладав с собой, он сообщил, гордо подбоченясь: