Шесть тысяч мыслей Лины Коваль - стр. 9
Я, конечно, слышу, но тяну время, соображая, что именно бубнила последние пять минут Катька Вершинина. Медленно встаю, чувствую, как жаркая волна поднимается от живота вверх, к шее и щекам, утыкаюсь глазами в надпись на доске «Грибоедов. Жизнь и творчество». Все, как и полагается, смотрят на меня. Тут Петька сзади, видимо, из жалости шепчет что-то про масонов и дипломатов. Я набираю побольше воздуха и выдыхаю:
– Грибоедов был масоном и дипломатом.
Взрыв хохота. Я тоже улыбаюсь – мне редко удается кого-то по-настоящему рассмешить.
Лилия обреченно обводит всех взглядом.
– А что здесь смешного? По сути это верно, только очень кратко. Это все, что ты запомнила из доклада Кати о Грибоедове?
Мне ничего не остается, кроме как кивнуть, – не буду же я рассказывать, что следить за перепиской Вики со Степой гораздо интереснее, чем слушать доклад.
Лилия еще обреченнее смотрит на меня и просит Катьку повторить последнее предложение.
– В начале 1817 года, – бодро начинает Вершинина, – Грибоедов стал одним из учредителей масонской ложи. Летом поступил на дипломатическую службу, заняв должность губернского секретаря Коллегии иностранных дел. К этому периоду жизни литератора также относится его знакомство с Пушкиным и Кюхельбекером…
– «Википедию» наизусть выучила! – кричит с места Степа, и все опять начинают хохотать.
– Сам ты «Википедия»! Это из разных источников! – срывается Катька.
Я сажусь и наблюдаю, как вздрагивают от смеха Викины плечи, как Катька сидит красная и надутая, как все расслабленно разваливаются на стульях. Это я устроила праздник. Хотя Лилию Викторовну жалко. Она же не виновата, что мы такие безалаберные. И Грибоедов не виноват. Неплохой, наверное, был человек, раз Пушкина знал.
Наконец раздается звонок, и мы выкатываемся из класса в школьный коридор. Литература была последней, можно идти и жить дальше.
В гардеробе Степа выхватывает у меня шарф, обвязывает себе шею и начинает дурачиться:
– Грибоедов! Был масоном и дипломатом! – скандирует он, как на митинге.
– «Википедию» сначала выучи, потом говори! – кричит ему Вика и хохочет, застегивая молнию на своей короткой меховой куртке.
– Ковыль, это все, что ты запомнила из Катиного доклада? – говорит Степа высоким голосом, подражая Лилии Викторовне. – Какой ужас, Ковыль!
– Сам ты Ковыль. – Я пытаюсь сорвать шарф со Степы, а он уворачивается и забирается с ногами на подоконник.
В гардеробе образуется толпа десятиклассников, все ждут, чем все закончится. Мне тревожно, хочется убежать от них, как от своры диких собак, а ноги каменными столбами врастают в пол. Стою, смотрю снизу вверх на Степу, застывшего в проеме окна, и жду.
– Наша Лина Ковыль, – начинает он с подоконника, – живет в доме, которому более ста лет. Она не знает купца Муратова, зато любит ходить в гости к соседке-старушке и играть собачий вальс на ее рояле.
Все молчат, и я чувствую, как ладони потеют, а щеки начинают предательски пылать.
– А почему Ковыль? Она же Коваль, – слышится из толпы. Я оборачиваюсь и вижу среди собравшихся Маркова из 10-го «Б».
– Да потому что Коваль, – не унимается Степа, – произошло от ковыля, многолетнего степного растения.
– С чего ты взял?
– А что, есть другие версии?
Все застыли и смотрели уже не на Степу с моим шарфом на шее, а на Маркова.