Шепоток в избушках - стр. 4
Ночь вторая
Вот ты меня спрашиваешь, сколько мне лет? Да бог его знает. И не потому, как я из ума выжила, а просто в доме этом день похож на день, и теряешь им счёт, и время как бы уже не течет, а остановилось, стало тугим, и тянется каждая минута уже годами. Вот сейчас какой год – отсель и считай.
Я в одиннадцатом родилась. Не попутай – тысяча девятьсот одиннадцатом. И родилась уже в Подгорном.
Как крепостное право-то отменили, прабабка моя сына на задок посадила, да с худой коровенкой побрела искать вольные земли. Долго шла. За это время и мужик хороший нашелся. И не посмотрел, что с дитем да невенчана – знаешь сколько таких было? Это ныне про чистоту того времени сказки бают, а тогда баба за человека не считалась. Хоть барину в постель приведут, хошь гостю какому на ублажь подарят – всяко бывало. А бывало, как у прабабки моей: любовь небесная. Хотели они пожениться, да барин не дал, больно нравилось ему изводить народ. Нет, не бил, ну а если и бил, то только за дело и не сильно, а вот души корежил сильно. Не давал молодым счастья, вот они по полям да сеновала и прятались. А когда барин проведовал про шашни всякие, то тогда в бешенстве был. Вот прадеда моего в солдаты забрили. Но у бога своя дорога, и след он после себя оставить смог, а мы его след приумножили и по миру разнесли, так что считай, он бессмертен ныне.
Ну не про это речь вести хотела. Что же ты не остановишь меня старую, я ж могу тебе без конца рассказывать – жизнь вон каку длинную прошла.
В общем, две сестры у меня старших было: Софья да Дуняша. Одна за одной родились, и шустрые обе, и на язык острые, только совершенно непохожие друг на дружку. Дуняша чернявенькая, а Софья – рыжая, как пламя. И очень они обе до приключений охочи были. Все норовили в старые штольни залезть да сокровища несметные отыскать.
А про штольни только шептались по углам, а самого входу никто никогда не видывал. Пришлые мы – на чистое место пришли, то ли не было тут до нас никого, то ли забросили – уж это нам не ведомо.
Ну а теперь к делу. Мне восьмой годик шел, когда революция до нас докатилась. Мы то поначалу все обрадовались – вот оно, счастье всеобщее, а потом к нам люди форменные наведываться стали. Планы ставили по провизии, да отбирали подчистую.
Нам, кстати, корову оставили. Семья у нас большая была, хоть и хаты у всех отдельные, но общим кругом и столовались вместе – дед так велел и перечить ему никто не смел – потому как в корнях и единстве сила.
А тут один начальник поведался и покою не даёт – по какому, говорит, праву, буржуи и единоличники среди пролетариев живут. Потом дед ему шматок сала втихую сунул, да гуся самого жирного завернул – начальник с тем в район и уехал.
Знаешь, милок, есть такие люди, которые с рождения с гнильцой. Такие готовые на любые поступки, лишь бы власть свою над человеком почуять, а как только нюхнут власти этой, то хочется больше и больше, и нет этой жажде утоления. И ведь что характерно, они же рождаются такими, будто их при родах головой вниз уронили и место, которое за совесть в ответе повредили ненароком.
Отож у нас такая беда в Подгорном появилась. Васяткой кликали. Самому десяти лет ещё не было, а он только сплетни да пересуды собирал, да писульки карякал, благо научили грамоте какой-никакой.