Шепоток в избушках - стр. 2
А из толпы паренёк выбежал. В ноги им кинулся, совестить стал, да прикладом его огрели так, что он без сознания упал. Снег вокруг красный, а паренёк, Лехой звали, хрипит, мычит и не встаёт. Так ведь никто не рванул – даже своим помощь не оказали. Леха тот год как раз один остался, хоть и взрослый, лет двадцать ему тогда было, да все равно сирота. Отец по глупости под телегу попал – насмерть задавило, а мать сгорела от горя. Не могу, говорит, без соколика своего. Так и года не протянула. В общем, Леха хоть и свой, да только никто за него не впрягся – за себя да за своих тряслись.
Три дня над девкой измывались. Крики ее от горы до горы эхом разбивались. Бабы выли втихаря, мужики цигарки изо рта не вытаскивали – и ведь все рано никто ничего не сделал.
Ты вот спросишь, а почему на помощь не позвали, где милиция и всяко тому подобное? Так ведь зима. Дороги забуранило и пока трактор из района не приедет да не расчистит, так и будем сидеть. А телефон один у председателя дома. Только он как раз перед этим всем дня за три на какой-то митинг уехал. Кто же в чужой дом полезет, тем более, когда от страха в штаны наложили да языки проглотили?
А через три дня они ее отпустили. На улице мороз трещит, а они ее голую прям на снег, как вещь ненужную бросили. Тело синее, лицо распухшее, губы порваны, коса распущена, да в ней клок выдран. По ногам кровь бежит и каплями мерзлыми застывает.
Динка с полчаса пролежала на морозе, потом еле поднялась и, шатаясь, побрела к дому. Как есть нагишом. Ноги заплетаются, а за ней след кровавый. Только не пошла она в дом, а пошла на реку и там в прорубь с мостка и нырнула. Позже тело ее искали, да никаких следов, может в штольнях где и всплыла.
А Леха на берег пришёл. Говорить не может – у него челюсть выломана, на перевязи держится. А он голову задрал да волком воет. До самого утра выл, а собаки дворовые ему подпевают, да из лесу слышно стая тоже воет. Жуткий вой стоял.
Мужики Леху под руки тащат по утру, он окоченел совсем. Они его к Маргарите в хату занесли, да только хата остыла давно, а в ней и сама хозяйка. Горло у нее от уха до уха перерезано, да подол задрат. Ироды, одним словом.
А через день двоих пришлых собаки порвали. Те по нужде в ночи вышли, а их растащили на клочки по всему двору. Двор, кстати, Анки-то и был. Больше они даже по малой нужде не выходили. Да только и это не уберегло. Хата вдруг Анкина по среди ночи заполыхала. Хозяева выскочили в одних сорочках, двое из зэков тоже из пламя выпрыгнули – но хорошо их припекло, а третий – свечкой горел, и что интересно, ни водой, ни снегом пламя не сбивалось. Он орет, по снегу талому катается, да только бес толку. Так до самых головешек и орал. Долго она его терзала. Теперь все шептаться стали, что Динка была не простая, и беречь ее надо было, а теперь всем хана. Анку с семьёй на постой никто не пустил. Пришлось ей в пустую хату к Маргарите-покойнице идти. Само тело в сени положили, чтобы не портилось, а хоронить сейчас как? До мёрзлой земли не докопаешь, да и землю не разобьешь руками – техника нужна. А она, техника -то, когда придет никому не ведомо.
В общем, через день Анна пошла сугробами до района, не смогла она вместе с покойницей в одном дому жить. Так где-то в лесах и сгинула. Может и дошла куда, да только больше о ней никто не слыхивал.