Шедевремя - стр. 8
Мне кажется, они сейчас испугаются, потому что раньше не видели или не замечали меня – нет, не пугаются, обреченно смотрят на меня, один из них коротко кивает.
– А… а как?
– А так.
– Нет, правда?
Второй фыркает:
– А нам не положено с читателями разговаривать.
– Ну, разговариваете же.
– А не положено.
– А почему рассказать не хотите?
– А не твое дело… твое дело книжки жечь… – чувствую в его голосе презрение, отвращение какое-то.
– Не понимаю… вы же должны прятаться от меня, бояться, что я вас увижу… или убить меня, потому что я вас увидел… – говорю, тут же одергиваю себя, какого черта я им идеи подкидываю…
– Убить мы тебя не можем, где это видано, чтобы герои своего читателя мочили…
– Ну, не убить, ну, хотя бы прятаться от меня, хотя бы…
…если трещина уже есть, её не убрать, так и будем проваливаться…
– И много у вас трещин по книжке?
– Порядочно…
Оглядываю не то возрожденный, не то вновь порожденный город.
– А покажете?
– Ну, пойдем, поглядишь…
Понимаю, что им самим не терпится показать кому-то свои творения перед тем, как они бесследно исчезнут…
– …когда жечь будешь, предупредишь, – кивает мне Ёль.
Киваю в ответ:
– Предупрежу.
…отмечаю про себя, что никогда…
– …ты мне сказки не рассказывай! – Окунь брызжет слюной, рвет и мечет, вращает всевидящими очами, – я тебя работу работать нанял или безделье бездельничать?
– Работу работать…
– А какого черта не делаешь ни черта?
– Так я делаю…
– Делает он… за месяц ни одной книжки не сжег, это называется – делает?
– Так нечего жечь… нормальные все…
– Совсем нюх потерял?
– Нет, правда…
– А ну-ка, давай проверим…
Холодок по спине. Торопливо хлопочу, выискиваю по полкам подходящие книги…
– Не-е, ишь, шустрый какой, ясное дело, ты мне нормальные книжки подсунешь… умник хренов… а дай-ка я…
Озноб пробирает сильнее, понимаю, что не смогу спасти «Битву за город», вернее, то, что прячется в глубоких трещинах «Битвы за город», в трещинах, куда прячутся люди, чтобы выложить мозаичные фрески на стенах или построить из обломков причудливые ротонды…
Еще надеюсь проскочить вперед него, сам не знаю, зачем, прикрыть, затоптать трещины, – поздно, он уже идет по страницам, приглядывается, с торжествующим возгласом – ну вот, я же говорил – бросается к трещине, а ведь раньше её здесь не было, да и вообще кому бы пришло в голову делать трещину на странице, где боец движется по вересковой пустоши, что он там будет делать…
Что-то не так с этой трещиной, что-то мне не нравится, хочу крикнуть, предупредить Окуня сам не знаю, о чем, – поздно, трещина буквально бросается ему под ноги, расступается широко-широко, заглатывает Окуня, еще успеваю услышать затихающий крик, – трещина стремительно смыкается.
Смотрю на бойцов, которые собираются спуститься в очередную расщелину, хочу спросить, где дно у той трещины, не спрашиваю, понимаю – нигде…
Кто убил хронофага
…что за черт…
Какого черта здесь вообще творится…
Смотрю на себя, стоящего посреди богато обставленной комнаты, быть не может, чтобы я в таких хоромах жил, точно не мои, это комната хронофага, как я вообще к хронофагу попал, ничего себе, я, и к хронофагу со своими жалкими пятьюдесятью четырьмя… Оглядываюсь, что здесь было, почему пол залит как будто бы расплавленным серебром, откуда здесь серебро, а это не серебро, это…