Шарлатан - стр. 5

Посетителя пронзало сознание, что видит он не просто безобразное лицо со слезящимися желтыми глазами. Нет, он заглядывал в свое будущее. И видел там себя.

После такого венерического театра кабуки, представления того, что на жаргоне шарлатанов именовалось «убедительным аргументом», остальное проходило как по маслу. Бринкли провожал несчастного грешника к Берке и знакомил их. Берке давал пациенту краткую консультацию на месте («Испытываете ли вы подчас жажду? Чувствуете ли иногда усталость?» – положительные ответы считались тревожными симптомами) и снабжал клиента бутылкой своего снадобья – не имеющего себе равных тоника, несомненно, способного спасти не только орган несчастного, но и его жизнь. Цена бутылки потрясала не меньше, чем явление Приятеля: стоила она от десяти до двадцати долларов, но какой здравомыслящий человек станет мелочиться перед лицом столь страшной угрозы? И вот уже клиент оказывается на улице, перед наглухо закрытой дверью с бутылкой не пойми чего в руке.

Насколько сильным было удовлетворение Бринкли в такие минуты – неизвестно. Даже самые отъявленные шарлатаны не могут подолгу наслаждаться обманом: когда обман является наркотиком, необходимо увеличивать дозу. А кроме того, коротать дни в двух паршивых комнатенках в компании грубо сделанного Приятеля порой могло казаться угнетающим.

Но с другой стороны, он мог и гордиться тем, что в свои юные годы сумел уже достаточно продвинуться. Родом он был из маленького городка Бета в Северной Каролине, затерянного где-то в Грейт-Смоки-Маунтинсе, недалеко от границы с Теннесси. Как и его соседи, он рос на маленькой ферме в холмах, на земле, рождавшей разве что скалы. Питался кашей и зеленью с огорода, носил зимой обувь из мешковины. Густые леса и крутые подъемы, бесконечные дожди, когда в долинах клубится туман, появление незнакомца событие столь редкое, как и зубы у курицы, – все это заставляет считать внешний большой мир чем-то нереальным, потому, родившись здесь, земляки Бринкли здесь и оставались.

Но не Бринкли. «Безрассудный мальчишка», – отзывался о Бринкли один из его соседей. «Проворный, как кузнечик», – говорил другой. А Бринкли тем временем горел огнем болезненного честолюбия и мечтал. («Я представлял себе, как Джон Бринкли освобождает рабов, – говорил он впоследствии. – Джон Бринкли освещает весь мир. Джон Бринкли встречает пулю убийцы, жертвуя собой во имя народа. Джон Бринкли исцеляет больных».) Но так как рабов освободили без него, мир был, так или иначе, освещен и никому и в голову не приходило покушаться на его жизнь, ему ничего не оставалось, как выбрать четвертое. Для начала он женился на некой Салли Уайк с соседней фермы, которой, так же как и ему, не терпелось покинуть эту тюрьму в горах. Затем он, как вспоминала миссис Энн Беннет, женщина, у которой одно время жила эта чета, «затеял маленький театр», «стал ездить вместе с женой и другими людьми по городам и, как это водится, разыгрывать представления».

Он пел, он танцевал, и он исцелял. Едва достигнув двадцатилетия, Бринкли положил начало своей блистательной карьере в качестве квакера-целителя. И хотя в истории квакерства узкой специализации не было и вряд ли можно обнаружить признаки деления квакеров по профессиям, некоторые странствующие знахари любили изображать из себя именно квакеров, используя легендарную репутацию последних как людей высоконравственных. Кое-кто из наиболее проницательных уличал их в обмане, но роли это не играло. Часть публики дурачить удавалось постоянно, а часть – это уже много.