Шалопаи - стр. 51

Осип Граневич натужно задышал. Пухленький, некрепкий здоровьем, он быстро «уставал» от накачек. В отличие от Поплагуева, который уже при начале разноса привычно впал в коматозное состояние и отругивался лениво, на автопилоте, Гранечка вникал в то, что говорил директор, и, услышав про комсомол, запунцовел, будто арбуз, в который впрыснули нитратов. У него вообще был удивительный пигмент. Как-то в валютном баре втёршийся в их компанию пьяный чех обнаружил, что у него пропал бумажник. И тут Оська так роскошно покраснел, что все поглядели на него с осуждением. По счастью, бумажник нашёлся у владельца в запасном кармашке.

– Я, между прочим, в ваш комсомол не просился. Сами для галочки записали, – сдерзил Оська.

Круто вертанувшись, Анатолий Арнольдович подскочил к низкорослому Граневичу и неуютно, глаза в глаза, навис над ним.

– В хрюсло хошь? – задушевно поинтересовался он.

Неуверенно хмыкнув, Гранечка отодвинулся. Директор и впрямь был горяч на руку.

На помощь пришел Алька.

– Вы б, Анатолий Арнольдович, выражались как-нибудь попиететней, в пределах нормативной лексики.

– Норматива захотелось?! – Эйзенман отчего-то обрадовался. – Так вы у меня его сейчас полной ложкой схлопочете. Я с вами, обормотами, как филолог с филологами поговорю. А ну, Поплагуев, прихлопни дверь, чтоб эта стервочка не подслушивала.

В наступившей ошалелой тишине отчетливо послышалось дробное цоканье: стервочка – Любочка Павалий – торопилась вернуться на место.

Через десяток минут оба, взмокшие, выдавились в предбанник. Заторможенно кивнули Клышу.

Поплагуев помотал головой.

– М-да! Умеет донести мысль заслуженный учитель республики.

– Кандидата педагогических наук кому попало не дадут, – согласился Граневич.

Данька огладил шишковатую, бугристую Оськину голову:

– Кто надоумил?

– Светка, кто ж ещё! – фыркнула сообразительная Любочка.

Гранечка, стыдясь, кивнул.

– Пообещала, если обреюсь, – даст.

Гранечка с детства был беззаветно влюблен в старшую из сестер Литвиновых – Светку. В присутствии бойкой, веснушчатой одноклассницы, с рыжей копёнкой на голове, у Оськи пересыхало во рту. Приливала кровь.

Увы, восемнадцатилетняя Светка, хоть и слыла оторвой, квелым соседом по подъезду, рыжим подстать себе, не интересовалась. Правда, от приглашений на посиделки за чужой счёт не отказывалась. Но и завалиться с ним в постель не торопилась, предпочитая безнаказанно интриговать и туманно намекать на возможность близости.

– Удивляешь ты меня, Оська, – посочувствовала Любочка. – Какой раз Светка тебя динамит. А ты всё попадаешься.

– Но ведь так хочется, – простодушно признался Гранечка.

– Рыжьё к рыжью тянется! – в проёме кабинета стоял директор школы. Неожиданно благодушный, будто не он только что истово распекал юных нарушителей. – Кстати, Граневич, насчет исполнения желаний. Я показал твою тетрадку с задачками по физике дружку своему – проректору Бауманки. Вчера звонил. Считает, что в тебе искра божия. В общем, вот адрес. Отправляйся в Москву подавать документы. Как говорится, добрый фут под килем.

Смущенного, раскрасневшегося Граню принялись охлопывать.

– А дружок этот ваш знает, что Оська еврей? – встрял Клыш.

Оживление схлынуло.

– А причем здесь это?! – голос Эйзенмана сделался пронзительно тонким. – Вот скажи, – при чём?! Антисемитизм в СССР изведён на корню! – отчеканил он.