Шаги в глубину - стр. 21
Я прискорбно не согласна с уголовным кодексом.
Ненавижу.
– Приторговываешь плотью, мудак? – прошипела я, сбивая застывшего парня с ног. Носком под ребра – и виброклинок к горлу. – Беглая? Чья-то дочь? Кто она?
– Хр-р-р… – сказал черноволосый засранец. Он норовил свернуться в клубок, но я ему не давала.
– Умри, сволочь!
– Н-не надо! – выкрикнул он.
Наверное, это рефлексы. Или опыт. В любом случае, я поняла, что «не надо» – это не ко мне, хотя лезвие уже впивалось в его шею. Я обернулась и крутнулась в пируэте, ловя картинку и стараясь умять ее в мозг.
«Пленница» вставала с пола, с нее мелкой пылью осыпался иней, а браслеты-анклеты взорвались струями дыма. Дым лип к белому телу, дым скрывал небольшую грудь и поджарый живот, дым опутывал ноги, а над всем этим буйством коллоидного скафандра разгорались алые глаза.
Так я это все и запомнила: дым, без единой кровинки лицо и алые глаза.
А потом картинка моргнула и изменилась.
– Рея, не надо!
Дональд, раскинув руки, встал между мной и ею и громче повторил:
– Не надо! Пожалуйста!
Это было дико, а я ведь повидала всякой всячины. Странное существо, затянутое в черно-белый скафандр, глядит теперь в лицо стоящему перед ней препятствию, а я уже почти собралась как-то активно отреагировать, когда Дональд, не оборачиваясь, сказал:
– Выйди в коридор, пожалуйста.
«Не заикается», – поняла я за дверью. А еще мне казалось, что я стала свидетелем семейной сцены. Стоять дура-дурой пришлось недолго, но я успела понять, что сбило меня с толку. Я проворонила угрозу потому, что эта худая красноглазка сориентировалась в пространстве слишком быстро. Словно и не сидела до того в криокамере. «У нее должны мозги оттаивать и суставы крошиться. Как она встала? Я уж молчу об активации скафандра…»
Дверь зашипела, и вышел Дональд. Если я что-нибудь смыслю в несчастных выражениях лица, то его гримаса была как раз из их числа. И как это все склеить с произошедшей сценой – не понимаю. Ни в одном глазу.
– Что это было? – спросила я, заглядывая ему за спину.
Там был набитый и замусоренный трюм, там стоял закрытый криоблок биологической защиты, и вообще: мне все померещилось, только вот на роже у обормота очень уж красивый след моей ноги.
Дональд прислонился к стенке, не глядя на меня.
– Я спрашиваю, что это…
– Слушай, сн-ними шлем, а?
Он меня прервал. Он, непонятный недоносок на непонятном корабле с непонятной красноглазой дрянью в трюме. Но он просил так жалобно, словно вымаливал воды человек с сожженным животом. Я стиснула запястье, шлем взорвался облачком газа, и пока тот втягивался в приемные сопла, Дональд во все глаза изучал меня.
– Ты к-красивая, – буркнул он как-то по-детски.
«Красивая…» Когда тебе, госпожа бывший инквизитор, комплимент в последний раз делали, а? Не в баре – «Какая попка!» – а именно комплимент?
– Ты мне зубы не заговаривай, – сказала я. – Кто это такая?
Тишина образовалась неуверенная и хрупкая. Но моя голова работала. Где-то я встречала дикое сочетание мертвенной бледности и красных глаз. В комплект прилагалось что-то вообще запредельное. Опираясь на теплую стену замечательного фрегата, я смотрела сквозь бормочущего капитана, а на самом деле копалась в памяти.
Не надо завидовать памяти инквизитора, договорились? Потому что ответ был, и он, разумеется, нашелся.