Шаги по воде - стр. 30
Способность Сэма говорить на темы, относящиеся к социальным табу, поражает меня. Ему ничего не стоит сообщить мне, что туалет за углом, и что он подождет, и там не особенно чисто, поэтому осторожнее, и, скорее всего, нет туалетной бумаги. Или весело рассмеяться, услышав бурчание в собственном животе, и сказать: «Я такой голодный!»
Когда Сэм пригласил меня в ресторан после заключения сделки, я собиралась дать отпор в случае чего. Но никаких посягательств на мою честь не последовало. Весь вечер он говорил о своей семье и показывал фотографии. Семья у Сэма очень большая – жена, двое детей – девочки, родители, брат, две сестры, пятеро племянников и бабушка Пола – мать отца, которой уже сто два года.
– Она наш… как это… – Сэм затруднился с переводом. – Этот… мэскот!
– Талисман! – подсказала я.
– Ну да, талисман, – обрадовался Сэм. – У нее хорошая голова, она все понимает и молодая еще в голове. Весной попросила маму купить ей розовый костюм, увидела в журнале для тинейджеров. Представляешь? – Сэм рассмеялся. – Два раза в год вся семья собирается вместе – на бабушкин день рождения и на Рождество.
В прошлый раз Сэм показал мне фотографию нового племянника – Саймона. С фотографии на меня серьезно смотрел крохотный смуглый индейский ребенок. Он сидел на коленях прабабушки Полы.
– Это первый раз его привезли к прабабушке, – объяснил Сэм. – Джуди взяла мальчика из американского приюта для подкидышей в Колумбии.
Джуди – старшая сестра Сэма, незамужняя.
– Саймон – настоящий майя, – сказал Сэм.
Прабабушка Пола, хрупкая, как кузнечик, обнимала майю тонкими руками.
– Она спела ему колыбельную на идиш, – сказал Сэм. – Эту песню она пела моему отцу, когда они еще жили в Польше, почти восемьдесят лет назад. Просто удивительно, что она до сих пор помнит слова.
Я смотрела на фотографию прабабушки – еврейки из Польши, эмигрировавшей в Америку перед войной, и правнука – индейца из Колумбии, и думала, что истории, которые придумывает жизнь, бывают покруче тех, что выдумывают люди.
Джон де Бэр оказался громадным громогласным детиной из тех, что всегда и везде чувствуют себя как дома.
– Сэм, старина! – кричал он. – Я так рад, что приехал! Потрясная еда! Обалденные цены на фермерском рынке! Невероятно красивые женщины!
В конце ужина (или обеда) Джон выдал набор выученных у рабочих из Восточной Европы слов:
– Плохой! Ганьба! Еж твою мать! Пся крев! Водьяра! Оди-но-кий! Баба! Не сви-сти!
Сэм делал страшные глаза, я хохотала. Джон радовался и повторял слова снова и снова, видимо, не полностью догадываясь об их значении. Сэм сказал, что Джон знает и другие слова, но он попросил его употреблять их только на работе.
Они привезли меня к дому около одиннадцати. Джон сказал, что хочет кофе, но Сэм ответил, что кофе на ночь вреден. Джон заявил, что не против выпить чаю, но Сэм ответил: «Next time»[1], и они уехали.
Я поднималась по лестнице и думала, что в жизни моей почему-то стали происходить интересные события. Стелла, как амазонка, преследующая доктора Лапина, на которого где сядешь, там и слезешь, как говаривала моя бабушка. Яркой кометой пролетел по ночному небу экстрасенс Александр Урбан. Я представила себе рокового красавца Александра верхом на метле и расхохоталась. Оля явилась в новом свете. Приехал приятель Сэма Джон де Бэр. (Кстати, необычное имя для американца. Предки его, наверное, откуда-нибудь из Бельгии – удивительно, что сохранилась приставка «де».) Все эти события не касаются меня прямо, но хороводом кружат вокруг. Если честно, жизнь моя последнее время казалась мне слегка пресной. То есть с работой все прекрасно, а вот личная жизнь ограничивалась телевизором и книгами на ночь – с десяток страниц вместо снотворного. Любой скажет, что в моем возрасте нужно играть в другие игрушки, но… Один из моих любовников (каков анахронизм! Хуже только молодцеватый «бойфренд»!) рассказал однажды, что жена часто ищет его по кабакам и друзьям. «Борется за меня», – гордо сказал он. «С кем?» – спросила я. «Ну… вообще», – ответил он, подумав. «Я бы не стала», – заявила я. «Поэтому я с ней, а не с тобой», – резонно заключил он.