Сфера - стр. 4
– Вадюнчик! Вадюнчик, Вадюнчик! Вадюнчик-писюнчик!
– Детский сад, бляха… – в сторону пробормотал я.
Вообще-то, Лиза пришлась как нельзя кстати. Отчего-то мне казалось, что продавец из зоомагазина скорее умрет, чем продаст мне, извергу, хотя бы еще одного хомяка. А Лизе – продаст. Да не просто продаст, а еще ленточкой перевяжет да поможет до дому донести. Потому что невозможно отказать этим глазам и той детской доверчивости, с которой они на тебя смотрят. Ну и этим ногам, само собой…
– Так, цыц там! – прерывая поток бесконечных «вадюнчиков», скомандовал я. – Слушай, ты прямо очень удачно позвонила. Нужно, чтобы ты кое-что сделала…
Будучи в курсе «хомячьей проблемы», Лиза все поняла с полуслова. Я не видел ее, но точно знал – она кивает в такт моим словам.
– А ты подумал, как я буду цвет подбирать? Это эскимосы отличают сто оттенков снега, но я-то не эскимос!
– При чем здесь эскимосы? – опешил я.
Лиза тяжело вздохнула. Готов спорить на что угодно, в этот момент она закатила глаза в потолок, в духе «ох-уж-эти-мужчины!».
– Ну, я как-то не умею различать сто оттенков хомячков, чтобы подобрать тебе нужного!
– Будем надеяться, что Леська тоже не эскимос… – Восхищения по поводу женской логики пришлось оставить при себе. – В принципе, после такого количества хомяков, можно заявлять об этом авторитетно. Иначе бы уже давно обнаружила подмену. Только все же смотри, чтобы хоть отдаленно был похож, ладно?
– Не волнуйся лапушка! – пропел из трубки Лизин голос. – Все будет в лучшем виде!
Уже тогда мне следовало догадаться, что наши с ней «лучшие виды», слегка отличаются друг от друга.
– Это что?
Точно поняв, что разговор ведется о нем, хомяк прекратил «намыливать» морду. Задрав кверху розовый нос, он несколько раз втянул им воздух. Стойка при этом у него была почти человеческая: прямая спинка, горделиво вздернутая голова, лапки, в свойственной толстякам манере сложенные на черном брюхе. Да-да, именно на черном!
– Хомяк, – еще не понимая, где она «накосячила», Лиза чувствовала это хребтом и потому отвечала робко, неуверенно.
– Вижу, что хомяк, – с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать, кивнул я. – Почему он черный?
Вместо ответа – хлопанье огромных пушистых ресниц. Частое-частое, почти испуганное. Видимо, тщательно сдерживаемая ярость, подобно ядовитым отходам, разъедающим контейнер, нашла-таки щели, просочившись сквозь мое окаменевшее лицо.
– Рокки же черный был, разве нет?
– Черный. Вот только Рокки мы похоронили. А Маус у нас бело-рыжий… и все последующие Маусы тоже.
Чем мягче я старался говорить, тем хуже у меня получалось. Хотелось рвать и метать. Хотелось схватить девушку за плечи и как следует встряхнуть, чтобы ее васильковые глазки перестали наконец глупо моргать.
– Вадик, – Лиза виновато отвела взгляд, – я забыла…
По тому, как надулись пухлые губки и влажно заблестели глаза, можно было с уверенностью сказать, что расстроилась она по-настоящему, искренне. В любое другое время этого мне с лихвой хватило бы для того, чтобы безоговорочно простить ее… Но, вашу ж мать! Через полчаса бабушка приведет Леську домой, а у меня в аквариуме черный хомяк!
– Кто бы удивлялся! Доверь блондинке серьезное дело…
Я прикусил язык еще до того, как фраза была произнесена целиком и повисла в воздухе. Глазки-васильки брызнули слезами прежде, чем мне в голову пришла мысль об извинениях. Откинув голову назад, чтобы не потекла тушь, Лиза выскочила из комнаты, а я остался стоять возле аквариума с черным хомяком. Как дурак. Секунду спустя хлопнула входная дверь, и я скорее домыслил, чем услышал, как по коридору лошадиными подковками зацокали ее шпильки. Я ощущал себя проколотым воздушным шариком. Злость улетучилась, словно гелий. Будто и не было ее вовсе. Будто это какой-то другой человек наговорил гадости Лизе, которая искренне хотела мне помочь. Освободившееся место злости-гелия быстро заполнял более плотный и тяжелый стыд. Обидеть Лизу – это все равно что обидеть ребенка. В двадцать пять лет люди редко остаются таким открытыми и доверчивыми, но именно эту черту я ценил в ней больше всего. Да, именно эту, а вовсе не ноги и грудь, как думало подавляющее большинство моих друзей. Мне бы сейчас броситься следом, догнать – далеко ли она убежит на шпильках-то? Но в коридоре натужно закряхтел лифт, двери с лязгом разъехались на нашем этаже, и я понял, что примирение придется отложить… Моя дочь возвращалась домой.