Сезон охоты на людей - стр. 68

Он-то ни о чем не мечтал, ни о пустыне, ни о ферме, ни о городе, ни о доме, ни о семейном очаге. Он был самым настоящим профессиональным головорезом, морским пехотинцем до мозга костей, кадровым сержантом, и если он о чем-то и мечтал, то лишь о своем жестоком и яростном паршивом Долге, которому он никогда не изменял, которому был глубоко предан и выполнял его уже на протяжении третьей ходки. Первый раз он побывал здесь взводным сержантом в шестьдесят пятом, а во второй раз участвовал в глубоком патрулировании вдоль демилитаризованной зоны. Если он и имел какую-то внутреннюю жизнь, то никому и никогда не раскрывал ее. Поговаривали, что он как-то раз одержал победу в крупных гражданских соревнованиях по стрельбе, кто-то рассказывал, что его отец тоже был морским пехотинцем во время Второй мировой войны и даже заслужил Почетную медаль Конгресса[30], но сержант сам никогда не упоминал ни о чем подобном, и уж конечно, ни у кого не хватало смелости прямо спросить его об этом. У него не было семьи, не было жены или подруги, не было дома – ничего, кроме Корпуса морской пехоты да ощущения того, что он являлся порождением бурных и тяжелых времен, о которых предпочитал молчать, что ему приходилось переносить страдания, которые навсегда останутся тайной для окружающих.

О нем можно было много чего сказать, но для Донни имело значение только одно. Он был лучшим. Боже, до чего же он был хорош! Он был настолько обалденно хорош, что аж голова кружилась. Если он стрелял, то кто-то погибал, и это всегда был вражеский солдат. Он никогда не стрелял, если не видел противника с оружием. Но когда он стрелял, он убивал. Никто не мог сказать о нем ничего иного, и никто не стал бы связываться с ним. Он сохранял абсолютное спокойствие во время операций – прямо-таки ледяной король, хладнокровно наблюдающий за развертыванием событий,– всегда видел и слышал все раньше любого другого и ориентировался в происходящем с головокружительной быстротой. А потом он начинал действовать, замечая малейшее шевеление плохих парней, и делал свою работу. Находиться рядом с ним было почти то же самое, что составлять во Вьетнаме компанию Мику Джаггеру или еще кому-нибудь из самых прославленных звезд, потому что все отлично знали, кто такой Боб-гвоздильщик, и если кто-то и не любил его, то, ей-богу, боялся его, потому что он был к тому же Смертью Издалека в исполнении морской пехоты. Он был, пожалуй, в большей степени винтовкой, чем человеком, но притом еще и в большей степени человеком, чем кто-либо другой. Его знали даже в армии Северного Вьетнама; ходили слухи, что за его голову назначена награда в 15 000 пиастров. Сержант считал, что это очень забавно.

Но в конце концов, думал Донни, это должно было убить его. Война его когда-нибудь сожрет. Он будет устраивать отчаянно смелые штуки, стремясь превзойти самого себя, переступит через ведомую ему самому грань и все-таки найдет смертельное приключение на свою чересчур храбрую задницу. Он так и не дотянет до своего ПСВОСР. Для таких ребят, как он, такая вещь, как ПСВОСР, просто не существовала. Вьетнам был для них единственным прошлым, настоящим и будущим.

Он кого-то напоминал Донни, но Донни так и не мог сообразить кого. И все же в нем было нечто странно знакомое, нечто такое, что непонятным образом отзывалось в душе Донни. Это ощущение возникало уже не раз, но Донни никак не мог разобраться в своей памяти. Может быть, это был кто-то из его учителей? Или родственник? Или морской пехотинец из первой ходки или того времени, когда он служил в «Восемь-один»? Какое-то время ему казалось, что Боб похож на Рея Кейза, сурового взводного сержанта из Вашингтона, но стоило ему познакомиться со Свэггером немного поближе, и эта аналогия исчезла, как не бывало. Конечно, Кейз был хорошим, жестким, профессиональным морским пехотинцем, зато Боб был великим морским пехотинцем. Таких, как Боб Ли Свэггер, делают поштучно.