Сезон нежных чувств - стр. 27
Бармин вновь склонился над столом, возобновив решение примерно с тем же восторгом, с каким матрос кидается по трапу на берег к своей подруге, пришедшей его встречать в порт после кругосветного плаванья. Мысль кипела мощной силой провидения, рука приобрела размашистый, лихой почерк, летала по листам с сильным нажимом, быстро и чрезвычайно энергично, едва-едва успевая фиксировать мыслительные выкладки.
Они идут рядом двумя быстроходными глиссерами, нос к носу по небольшой волне, то одновременно ныряя в нее, то столь же парно взмывая в воздух. Десятая, двадцатая, тридцатая задача. Боль в колене сделалась почти непереносимой, однако никто в мире не заставил бы его сдаться – черт с ним, пусть ломается. Грамм приподняла свой стул, переставила ближе, после чего угол касания изменился, и уже не колени, а бедра прикоснулись друг к другу с некоторым стыдом нежности и внешним безразличием, чтобы вскоре прикипеть накрепко – не разлей вода. Соединение сблизило и сроднило их до жизненного неудобства, но они старались не обращать на неудобства внимания. Сила слияния просто потрясающая.
Под воздействием возникших при этом энергий неимоверной силы, пронизывающих мозг и осветляющих действительность насквозь, ему стало казаться, что он в состоянии решить математическую проблему любого уровня сложности, какая бы трудная она ни была, сколько бы поколений математиков над ней ни билось в судорогах до мозговой сухотки, и даже саму теорему Ферма. Только дайте, дайте её сюда, и я вам покажу, где раки зимуют! И то сказать: никогда в жизни не решал он абсолютно новый, незнакомый материал с такой поразительной легкостью, будто обрел неведомые крылья, как сейчас, пребывая в восхитительном союзе с Грамм.
В следующую минуту ему показалось, что вся энергия земли ищет выхода через его тело и мозг, и оттого вся природа – это он сам и есть, она состоит из него самого, прозрачна и, естественно, доступна их с Элей совокупному разуму. Все законы, по которым существует мироздание, просматриваются до самого дна во всей их псевдосложности для обыкновенного человеческого рассудка, но совершенно ясны для них с Грамм в это удивительное мгновение. Сила потрясающая! Наступило какое-то новое, неизведанное для него человеческое счастье.
Казалось, ещё мгновение – и он вскипит гейзером, чтобы выплеснуть в человечество то ли горячий пар, содержащий информацию о жизни вселенной, то ли раскалённую магму земли, грозящую уничтожить всё вокруг. И это ощущение было настолько реально, что Юрик перестал решать, повернулся к Грамм, чтобы сказать ей об этом, своём невыносимом уже ощущении познаваемости мира, которое его одолевает и рвется наружу и… увидел, что Эльвира тоже не решает. Её шариковая ручка водила по листу, находясь в конце решенной задачи. В последней точке. Она медленно и неотвратимо разрисовывала эту точку, увеличивала её в размерах, получая пятно размером с копеечную монету, которую расширяла далее, увеличивая больше и больше радиус круга. Получая в итоге грязный тетрадный лист, чего абсолютно не переносит требующая аккуратности Вера Михайловна.
«Зачем? – изумился Юрик. – Зачем ты все портишь?»
Заглянул в опущенное лицо Грамм, которая, оказывается, уже неизвестно сколько времени пребывала с закрытыми глазами, бледная, как смерть, и по сырому детскому обиженному лицу её маленькими молниями пробегали нервные подергивания от губ к подбородку. «Да ей никак дурно, а водки выпила совсем чуть», – и этой мыслью немного отдаляясь от прежнего человека-вулкана, расставаясь с ним и снова чувствуя гигантское давление со стороны берцовой кости Грамм, которая тем самым добивалась равновесия системы, на его берцовую.