Сезон нежных чувств - стр. 23
– Очень приятно, – Анатолий Моисеевич широко улыбнулся и сразу стало ясно, что никакой он не отец семейства, хотя со временем непременно им станет, а просто очень солидный семнадцатилетний первокурсник. – А это наш Женя Парилис.
На пустой кровати сидел совсем молодой паренёк, производивший впечатление общей нескладности, возможно, из-за того, что обут бедняга в сандалеты на босу ногу и в то же время на голове зимняя шапка-ушанка, на шее повязан шерстяной шарф большим неумелым узлом спереди.
– Женя из Ташкента. Мёрзнет. – Толик становился прямо на глазах моложе и моложе. – Есть ещё третий, Соловейчик, но он пока отсутствует по уважительным причинам.
– Да, отопление ещё не включили, но каждый день обещают, – обнадёжил Юрик Женю Парилиса, который, дёрнув шеей по-куриному, глянул на него как-то боком, потом, снова дёрнув, перевел взгляд на окно, ещё не успевшее обрасти коркой льда.
Шихман склонился к уху Бармина, зашептал, не скрывая восхищения: «У Жени папа доктор наук и мама доктор наук, а сам он – гений в математике». Гений опять дёрнул шеей. Руки его мелко тряслись, имея синевато-серый цвет. В то время как в комнате, между прочим, не так уж и холодно, градусов пятнадцать тепла.
Надо было как-то отметить знакомство, и в этом случае первое слово оставалось за старшим, то есть за ним, как-никак общежитским аборигеном и второкурсником. Юрик сходил на кухню с полевой добычей, намыл моркови килограмма два, начистил на прошлогоднем пожелтевшем экземпляре газеты «За советскую науку». Почищенную свежую, сочную колхозную морковку ещё раз помыл на кухне под краном и, соорудив красивую пирамиду на тарелке, предложил соседям. Женя Парилис отрицательно махнул головой по широкой амплитуде, как конь-трёхлеток, отбивающийся от паутов при купании табуна.
– Сейчас, – улыбнулся Шихман, – всё устроим.
И тяжеловесно выбежал из комнаты, как оказалось, к девчонкам из своей группы.
Притащил терку, пыхтя паровозом, натёр морковку на тарелке, сверху посыпал немного сахара-песка и с маленькой чайной ложечкой передал всё это Парилису. Тот критически осмотрел, но ложечку взял и стал кушать морковку, время от времени резко дёргая шеей. Остальные хрустели так, пользуясь собственными зубами.
– До чего вкусная вещь, – восхитился Шихман, – аж есть чего-то захотелось.
Извлек из чемодана здоровенную сковороду, осторожно постучал себя несколько раз по голове – раздалось аппетитное гудение чугуна.
– Сейчас бы свиных ребрышек пожарить, – зажмурился он от гастрономического вожделения, – для спасения жизни от сибирского холода.
– Между прочим, имеется и другое средство для спасения жизни, – Юрик выставил на стол бутылку водки, приготовленную для такого случая.
– Кстати, сегодня на ночь прогноз до минус пяти и дождь со снегом обещали.
– Ну вот, видишь, я и говорю: во имя спасения жизни. Снег уже валит. Картошка сойдёт для спасения жизни?
– На сале ещё как пойдёт. А что, есть?
– Есть.
– А у меня сало есть топлёное киевское.
Юрик сунул руку под кровать, где хранилась куча картофеля, вывезенная с полей, выгреб её на свет. Картошка раскатилась по всей комнате, подпрыгивая по полу и оставляя на нём комочки подсохшей колхозной глины.
– О! Це гарно, – делая из щёк-оладий щёки-колобки, улыбнулся Шихман, с ножом наперевес бросаясь под стол, куда закатилась одна картофелина. Парилис быстро поджал ноги.