Северный шторм - стр. 11
– Накладочка?! – заскрежетал я зубами, почесывая ушибленный лоб. – От гребаного ватиканца ущерба меньше, чем от вас! Да, поганец чуть меня в гроб не загнал, но он хотя бы не стал дверь выламывать!
– Это точно был ватиканец? – посмотрев на лежащий в гостиной труп, невозмутимо уточнил Михаил. Он давно усвоил, что любое мое возмущение обычно сходит на нет за пару минут. – Почему ты так уверен, что покойничек оттуда? – Он ткнул пальцем в сторону Финского залива. – Может быть, Ватикан просто нанял на это дело кого-то из местного отребья?
– Сам убедись, – буркнул я, понемногу остывая от нахальства жандармов, и попросил: – Только пусть парни сперва дверь на место поставят, а я уже потом починю, как надо. Не март месяц все-таки.
– Не май! Так у нас принято говорить. – Михаил не преминул закрасить еще один пробел в моих познаниях в русском языке. – Это тебе не Святая – тьфу на нее! – Европа. Здесь март от февраля ничем не отличается.
– Иди ты… – отмахнулся я, не желая вступать в филологические дискуссии при посторонних. Да и момент для этого был неподходящий.
– Степа, Коля! – Контрразведчик ткнул пальцем в двух ближайших «бобров». – Слышали просьбу этого законопослушного гражданина? Сделайте доброе дело, приберитесь тут малость.
Степа и Коля, которые, поставленные рядом, запросто перекрывали собой прихожую, скуксились, но без пререканий отправились выкапывать из снега входную дверь. А их товарищи и руководитель операции проследовали вслед за мной в разгромленную гостиную…
Я отлично знал, что хромоногий Михаил может легко обходиться без трости. И хоть хромал он довольно сильно, на самом деле его хромота была не такой уж мучительной. Если требовалось, калека даже мог пробежаться трусцой – я своими глазами видел, как однажды он задал стрекача, не желая встречаться на улице со своей бывшей супругой – уже не помню, третьей или четвертой по счету. Однако когда на горизонте Михаила не маячили отвергнутые им пассии, он передвигался степенной походкой дворянина, которая была бы абсолютно неосуществима без солидной трости с набалдашником. Сам князь Сергей мог бы поучиться у этого усатого лицемера искусству «благородной ходьбы».
Кто не был хорошо знаком с моим другом, тот обычно проникался сочувствием к хромому калеке, чего он, собственно говоря, ото всех и добивался. Мало кто найдет в себе силы ответить грубостью или отказать в просьбе страдальцу, в чьих глазах наблюдался океан тоски, вызванной тяжкой судьбой инвалида.
Все эти уловки не действовали только на меня, единственного человека в мире, у которого хватало терпения подолгу выносить общество Михаила, неисправимого болтуна и балагура. И хоть я видел его насквозь, все равно мой русский друг не переставал периодически опробовать на мне ту или иную «фирменную» стратегию своего подхода к людям. После чего, видимо, делал соответствующие выводы, о которых никогда мне не сообщал.
Покалеченная нога Михаила и мой перебитый в двух местах нос – отличительные знаки, оставленные нам Бернардом-Мясником и его бойцами во время той памятной приграничной стычки. Легко же мы с Михалычем тогда отделались – кое-кому из нас повезло гораздо меньше. Я остался в неоплатном долгу перед погибшими бойцами моего Одиннадцатого отряда, добровольно разделившими со мной тяжкую ношу моего отступничества. Богобоязненный и принципиальный британец Саймон, мудрый поляк Вацлав, а также отважные байкеры из банды ирландца Оборотня, пожертвовавшие собственными жизнями ради нашего спасения… Выживший вместе с нами угрюмый громила-германец Гюнтер и неожиданно примкнувший к нам наш бывший заложник, магистр Ордена Инквизиции Конрад фон Циммер, заслуживали не меньшей благодарности, но о них разговор особый…