Северный лес - стр. 13
Я достал из сумки последние два яблока. В воздух – одно, другое. Ножка над чашечкой.
– Элис, Мэри, ловите!
Порой Страсть берет верх над Разумом. Если место благоприятно для яблони, это вовсе не значит, что оно будет в равной степени пригодно для человека. Поселенец, возводивший хижину в лесу, возводил ее из камней и бревен, у меня же были все современные строительные принадлежности. Чего мне не хватало, так это дороги. До большака, тянувшегося от Оукфилда до дома священника, была всего миля, зато какая! Я лишь смутно помнил, как добирался до хижины, так меня потрясло увиденное по прибытии, я позабыл даже, что для лошади тропа непроходима. Это, в свой черед, вызвало трудности с рабочей силой. Столько переселенцев стекалось в эти глухие края, что найти свободную пару рук было почти невозможно, и в конце концов пришлось мне довольствоваться пестрой командой, набранной на доках Олбани, – пятеро голландцев, все как на подбор с разбойничьими рожами, испанец, с яростной мстительностью вечно строгавший что-то ножом, и два негра, Сэм и Томас, о происхождении которых я не допытывался: шрамы, блестевшие в осеннем зное, поведали мне достаточно.
Сэм взял с собой жену, Бетси, и она стала у нас поваром и комендантом, без ее строгого надзора наш лагерь быстро погрузился бы в пьянство и разбой. Но никакой железный кулак не мог сдерживать этих бандитов вечно. К середине месяца один голландец заколол другого ножом, а испанец исчез со служанкой священника. По счастью, мне удалось нанять в Оукфилде плотника, и тот, приехав на место со своими людьми, ловко и споро начал возводить дом, пока мои оставшиеся работники расчищали землю и рыли колодец.
Плотника звали Джон Плотниксон – пути Господни неисповедимы, ибо происходил он из семьи потомственных башмачников. При виде хижины он пришел в замешательство, затем предложил разобрать ее, оставив лишь одну стену в качестве садовой ограды, но я и слышать о том не желал. История преследует того, кто ее не почитает. В Англии участок наш то и дело преподносил нам римские монеты. Разбирая завалы, мы заключили, что в хижине была всего одна комната, да еще спальня на чердаке. В комнате обнаружились обломки стола грубой работы, ржавая головка топора, а в пыльном сундуке в углу – ветхая Библия. На полях ее были мелкие надписи, из которых я мог различить лишь цитаты из Писания, свидетельствующие о том, что жил здесь не дикарь, но прилежный, богобоязненный христианин.
Джон Плотниксон уступил моему желанию оставить здешних призраков в покое и, как только мы починили крышу, оштукатурил стены старой хижины и положил полы, при этом одну стену все-таки пришлось убрать, чтобы соединить хижину с новым домом – простым жилищем с двумя этажами спереди и одним этажом сзади, с двускатной крышей и центральной трубой. Провидение и впрямь благоволило к нам: стоило Плотниксону привезти из Оукфилда стекла и вставить их в окна, как той же ночью ударили первые заморозки.
Дом сохранил свой облик и по сей день: ровный лимонно-желтый фасад, белые ставни, высокая черная дверь. Безупречная симметрия, не считая флигеля с левой стороны. У крыльца посадили мы вяз, который нынче достиг сорока футов в вышину и дает нам летом тень.
После этого я возвратился в Олбани – за мебелью и дочерями.