Северная звезда - стр. 38
На чистенькой верхней палубе толпилась публика из первого класса, разряженная, как на бал. Мужчины в костюмах и белых шёлковых цилиндрах были сама элегантность, а на женских головках развевались перья шляп, купленных в лучших лондонских и парижских магазинах и стоивших столько, что мысль купить такую вызвала бы лишь смех у её отца, выскажи Мария её при жизни Михаила Еремеевича. Все они степенно прохаживались от борта к борту, чинно раскланивались со знакомыми, а ливрейные слуги уже выносили дорогие чемоданы с вещами.
Мария, впрочем, взирала на это с юта, отведённого, как и бак, для публики второго класса. Тут народу было побольше, а публика поскромнее – коммивояжеры, туристы да несколько посольских чиновников из Вены и Лиссабона.
Ну а ниже располагалось то, что отвела судьба для пассажиров третьего класса. Узкие галереи двух нижних палуб, забранные крупноячеистой проволочной сеткой. И не для красоты – даже при небольшом волнении море захлестывало неширокие проходы, а в качку запросто могло бы смыть неудачливого пассажира… Сейчас там теснилась толпа эмигрантов, добравшихся до вожделенной земли обетованной, прижимая радостные лица к таящей ржавчину под слоем сурика сетке – то ли арестанты на прогулке, то ли цыплята или кролики в клетке, доставленные на ярмарку рачительным фермером.
Люди с угрюмыми испитыми лицами, в грубой матросской или рабочей одежде и обтрепанных кепках. Работницы с английских и немецких фабрик – худые, с натруженными руками, в чистеньких, хотя и заштопанных бобриковых жакетах и шляпах, из-под которых торчали волосы, давно не знакомые с расческой и уж точно не знавшие услуг парикмахеров. Заросшие черной железной щетиной итальянцы в коротких куртках. Тирольские и польские крестьяне, с восхищенным ужасом уставившиеся на громаду города-исполина, выплывавшего перед ними из утреннего тумана.
Потом был нестрогий таможенный досмотр. Что удивило Машу – он проходил для всех пассажиров в салоне первого класса, и через роскошный интерьер выстроилась вереница оборванцев и бедно одетых изработавшихся женщин.
Пройдя его и заполнив бумаги – здешний таможенный письмоводитель, лишь чуть приподняв брови, изучил её паспорт с двуглавым орлом, – она сошла по сходням на причал и через пять минут кеб нес её на вокзал, где уже ждал заказанный по телеграфу в гамбургском отделении конторы Кука билет на трансатлантический экспресс. Так что от самого Нью-Йорка осталось лишь смазанное ощущение калейдоскопа безумной суеты на улицах да удивление при виде исполинской громады Центрального вокзала – самого большого в мире. Колоссальное здание с сорока четырьмя платформами и впрямь поражало всякое воображение.
Заняв место и предъявив билет, она тут же уснула и пробудилась уже глубоким вечером, когда за вагонным окном уже тянулись пшеничные поля штата Пенсильвания.
Поезд летел с сумасшедшей быстротой, пересекая Северо-Американский континент – от океана к океану. Огайо, Иллинойс, Коннектикут, Дакота, Вайоминг…
Виды и пейзажи бесконечной чередой сменяли друг друга. Большие города с множеством фабричных труб, над которыми висели хвосты чёрного дыма. Поселки с изящными коттеджами и улицами, вымощенными брусчаткой, освещённые газом и электричеством. Бесконечные кукурузные поля, окаймлённые живыми изгородями тиса и жимолости. Леса и сады, озёра и реки, то широкие и спокойные, то узкие, пенистые, своенравно прыгающие с камня на камень.