Сестры - стр. 13
Коробка лежала в спальне у отца, в шкафу на верхней полке. Никакой логики, почему именно там. На полке соседствовали сундучки со старой бижутерией, клатчи, ненужные подарки – свечи, запонки, нераспакованные подарочные полотенца, перевязанные ленточками.
– Маша, я нашла! – крикнула Катя, взяла коробку и спустилась на кухню. – Вытри со стола, чтобы не запачкались документы.
Маша послушно взяла тряпку. Она была самой послушной в их семье. Самой покладистой, тихой, даже вялой.
В раковине лежала немытая посуда. На столе крошки и разлитый компот – смородиновый, наверное. Маша смотрела, как след от компота исчезает, впитываясь в тряпку.
– Так, нужно найти документы на дом и квартиру. Как же они выглядят? – бормотала Катя, доставая бумажки одну за другой.
В коробке все лежало вперемешку: свидетельства о рождении родителей, их аттестаты, дипломы – толстые синяя и красная корки, какие-то справки, документы на машину, медицинские книжки из поликлиники, полисы ОМС, справка о погашенном кредите, что-то еще. Какие-то старые фотографии в целлофановом пакете, который от старости стал будто бы чуть-чуть маслянистым. Катя решила смотреть с конца стопки бумаг.
– Что это? – Катя взяла в руки небольшой бледно-зеленый потрепанный листок бумаги. Маша увидела, как лицо Кати вытягивается, становясь все более овальным. Катя медленно повернула листок. – Свидетельство об у-сы-но-вле-ни…
Катя проговаривала последнее слово медленно, оно почти растворилось в воздухе.
Маша потянулась к листку и попробовала его прочесть.
Гражданин(ка) Любовь Владимировна Морозова, родившаяся 16 февраля 1989 года.
Место рождения – Москва
Усыновлен (удочерена)
гражданином Грибановым Андреем Петровичем
и гражданкой Грибановой Мариной Львовной
с присвоением ему (ей)
фамилии Грибанова
имени Мария
отчества Андреевна
О чем в книге регистрации актов об усыновлении (удочерении) 1989 года апреля месяца 3 числа произведена запись № 4.
….
Сестры глядели друг на друга глазами, полными ужаса и недоумения. Память яростно отматывала назад время. Катя отчетливо помнила, что мама ходила беременной. У нее сильно отекали ноги. Было высокое давление, ей постоянно было жарко. Катя несколько раз видела живот, который рос. Ее, восьмилетнюю девочку, тогда это ужасало, но при этом сквозь ужас она испытывала благоговение перед чудом. Она вспомнила, как мама, уже на большом сроке, подняла майку и предложила положить руку на живот, пообщаться с младшим братиком или сестренкой. И Катя с трудно преодолимым, но все-таки преодолимым страхом положила руку на бледный округлый живот и почувствовала, как что-то шевелится под кожей. На животе уже появились растяжки, несколько венок у пупка проступали синим. Мама же была беременна, совершенно точно! При чем же тут свидетельство об усыновлении? Катя провалилась в более раннее воспоминание, когда у мамы еще не было живота. И она, Катя, пела песню «У меня сестренки нет, у меня братишки нет. Говорят, с детьми хлопот невпроворот!». Она помнила, как выклянчивала себе братишку или сестренку, потому что у всех есть, а у нее нет. Как радовалась, когда родители, неестественно румяные, сказали ей, что скоро в их семье появится еще один человек. Как они пошли в гастроном, где на втором этаже делали молочные коктейли, и купили себе три самых больших коктейля. На дворе стояло жаркое лето. Кате как раз купили новые красивые белые гольфы с рюшами, и папа шутил, что придется делиться новыми гольфами с сестренкой или братишке отдать свой конструктор. И Кате очень хотелось братишку, но не хотелось отдавать свои новые гольфы и конструктор. Вот зачем в такие важные воспоминания обязательно влезают ненужные и необязательные детали, например гольфы? Почему бы не запомнить что-нибудь более важное: дату, улыбку мамы, свои собственные чувства? Почему вместо этого просто гольфы?