Сестры печали - стр. 37
Все, стоп, машина! Туша животного замирает на асфальте, мы с шизом, напоминая нечистоты в проруби, болтаемся на помосте, из последних сил цепляясь за поручни. Только маркиз при этом отчаянно хохочет, а я поминаю его родословную вплоть до пятнадцатого колена включительно метким русским словом.
– Наш Горыныч ни фига не Бубка, – давится дурным смехом Сулюк.
– Сулюк, ты конченый даун! – бранные слова, не подкрепленные экспрессией, пусты и бессмысленны, но энергии для сильных эмоций попросту нет, Зверь слишком напугал меня.
– Солдатик, – маркиз подхрюкивает от удовольствия. – После случившегося, – а теперь наши отношения перешли на несравненно более высокий уровень, метров десять над уровнем моря, – можешь называть меня Зулук!
Какая нежданная честь… Зулук – это в честь альбома некогда любимого Жана-Мишеля[3] или странное производное от зулуса?
– Зулук – это Зулук. Произноси мое настоящее имя с трепетом и, желательно, с придыханием. Кстати, ты плохо выглядишь, неужели сотряс внутричерепную пустоту?
Кто бы говорил… Хотя нет, у маркиза с переменным именем в башке не пустота, а безостановочные взрывы шутих, салюты из конфетти, фейерверки из неугомонных шизинок… Черт, голова раскалывается, неудачно приложился виском о деревянный настил! Жестко начинается путешествие…
Я брежу? Веселый лепрекон-переросток Зулук в химзе и натянутом на затылок противогазе выдает на помосте барыню, лихо отбивая каблуками ритмы детской наркоманской песенки. Но до чего ж у него противный, подвизгивающий голосок! Мама, роди меня обратно!
Мы снова двигаемся. Нет, не мы – Шиз в отрубе, а я балансирую на грани сна и яви, – движется только Зверь. Не спеша бредет по Новомосковскому тракту, чуть подволакивая раненую переднюю лапу. Приземление закончилось травмой не только для меня… Наш бронепоезд оказался не таким уж «броне». Огромное и сильное животное, которое я со страху считал неуязвимым, отнюдь не лишено слабостей и «прорех в броне». Какая жалость!
Тракт – через несколько километров он превратится в федеральную трассу со скучным порядковым номером – почти не напоминает себя прежнего. Двадцать лет назад он днем и ночью устремлял бесконечные потоки транспорта на запад: мимо Первоуральска, свердловского города-спутника, до самой Перми, а потом возвращал всех обратно, убаюкивая на своих легендарных асфальтовых волнах. Мы смеялись над твоими продавленными колеями, ямами и рытвинами, но теперь смеяться не над чем, асфальт растрескался, полотно просело и расползлось, колеи поросли неудержимыми растениями…
Вот что странно, я видел множество дорог, видел, во что превратило их безжалостное время, а больше любого времени над ними поиздевалась буйная флора: растения, названия которым еще только предстоит дать, буквально взорвали асфальтовую гладь изнутри, пробившиеся сквозь щебеночную «подушку» деревья разнесли творение человеческих рук в клочья. Тракт же, несмотря на непрезентабельный вид, меньше всего пострадал от бесчинства природы: его мертвенный покой не нарушили ни чудовищные деревья – порождения радиации, ни изломанные мутацией кустарники, даже вездесущая трава не покусилась на беззащитный труп. Лишь мох неопределенного вида и цвета притаился на дне глубоких колей. Небогато, если честно.