Сестры Гримм - стр. 40
Когда я подхожу к чемоданам, облегчение заслоняет чувство вины – удивительно, как быстро это чувство ослабевает после того, как дело сделано. К счастью, из дверного проема чемоданы не видны, зато их труднее открыть, и, если меня поймают во время копания в чужой одежде, моя участь будет предрешена. Опускаю метелку для пыли на кровать, кладу на пол самый маленький чемодан и пытаюсь расстегнуть его молнию, но дергаю слишком резко, и ее заедает.
Силой заставляю себя замедлить движения и, прислушиваясь к звукам из коридора (не идет ли кто и не приехал ли лифт), открываю молнию и смотрю, как расходятся ее пластиковые зубы, и чемодан открывает свою пасть, пружинисто поднимая все содержимое.
Я начинаю рыться в нем, но чертова куртка все никак не виднеется. Поднимаю стопки одежды, нашариваю пальцами игрушки и тут слышу звон – пришел лифт. Теперь у меня есть около тридцати секунд, может чуть больше, может чуть меньше, все зависит от скорости тех, кто вышел из лифта. Надо сейчас же закрыть чемодан, уже слишком поздно. У меня нет времени. Ничего не вышло.
Но я так близка к успеху, и мои пальцы опять начинают обшаривать чемодан. Ничего. Погоди-ка. Мой большой палец нащупывает шелк, я дергаю, и полотняная курточка падает на пол, увлекая за собой еще несколько пар носков. Наскоро засовываю наконец-то найденную вещь, прихватив и носки, в карман фартука, одновременно нажимая на чемодан коленом и застегивая его молнию.
«Que faites-vous?»[25]
Я спокойно встаю, разглаживаю выпуклость на фартуке и поправляю чемодан. Мне непонятно, что именно говорит француз-отец, но догадаться несложно. Опустив голову, я принимаю почтительно-невинную позу.
– П-простите, сэр. Ваш ч-чемодан упал, когда я убиралась. – Замолкаю, прикусив язык. Нужно иметь кураж, чтобы давать короткие ответы на трудные вопросы, ведь именно длинные объяснения тебя и выдают. Снова беру в руки свою перьевую метелку для смахивания пыли.
– М-мне выйти, пока вы будете укладывать вещи?
Он колеблется, глядя прищуренными глазами то на меня, то на чемодан.
“Non, – говорит он. – Nous partont maintenant”[26].
Я киваю, с трудом удержавшись от того, чтобы сделать реверанс.
– Х-хорошо, с-сэр. – Подхожу к зеркалу и начинаю энергично смахивать с него пыль до тех пор, пока французская семья не отбывает, взяв с собой все свои пожитки (почти все), и номер 38 снова не становится тихим, безлюдным.
Тогда я сажусь на кровать и выдыхаю.
Во время моего длящегося всего ничего обеденного перерыва я прячу украденные вещи в свой шкафчик, а триста фунтов засовываю в бюстгальтер. Сегодня мне надо быть особенно осторожной и избегать этого грязного ублюдка Гэррика или хотя бы не дать ему пощупать мою левую грудь.
После того как скальп Подлого мистера Вульфа, так его с неприязнью называет про себя Скарлет, был порезан осколками стекла, она начала испытывать тревогу. И из-за того, что он хочет разрушить ее жизнь, и из-за того, что она, возможно, обладает экстрасенсорной способностью причинять вред. Девушка неохотно отвезла его на машине в больницу, чтобы ему обработали рану, возможно нанесенную ею, хотя вместо этого Скарлет хотелось оставить его истекать кровью на полу. Вот только посетителям не понравилось бы, если бы в кафе кто-то умер, к тому же отмывать потом кровь с половиц пришлось бы ей самой. Поэтому она все же отвезла Вульфа в отделение экстренной медицинской помощи больницы Эдденбрука, превышая скорость и несколько раз проехав на красный свет, а затем, не церемонясь, высадила эту капиталистическую свинью на тротуар и укатила, поклявшись выбросить из головы все мысли о нем. Пока что у нее ничего не выходит.