Сестры - стр. 9
Нет, погоди, нет, не эти.
Мы притворялись деревьями, росшими сквозь пол дома, птицами на деревьях, мышами в стенах. Слушай, сказала потом Сентябрь, и мы подбежали к окну, и она была права, приближались фары, четыре глаза, выхватывая из темноты разные части дороги и полей. Мы смотрели, как они приближаются, а потом забрались на матрас в нашей комнате, натянули одеяло на головы и затаили дыхание. Мы видели четыре фары и слышали четыре ноги на лестнице, они затихли у нашей двери, а затем прошли к маминой спальне. Мы скатились на пол, выползли в коридор.
Мы долго слушали под ее дверью, шикая друг на друга, распластавшись на полу. Звуки были такими странными, словно мы подслушивали за какими-то животными неведомой породы. Я чуяла холодный пол под собой, у меня зудели колени. У меня слипались глаза, но, взглянув на Сентябрь, я увидела, что она не моргает, едва дыша. Как такое может быть, что в один миг ты ничего не понимаешь, а в следующий понимаешь все? Дом вбирал звуки и делал их громче, направляя на нас. Я подумала, что различаю мамин голос, но не была уверена; это могла быть другая женщина, которую мы не знали. И еще там был мужской голос.
К горлу подступил кашель, и я не сдержалась, Сентябрь схватила меня за руку, и мы встали и бросились к себе в спальню в постель, и лежали, не шевелясь.
На следующий день Сентябрь сказала, что все кажется другим, и я не могла решить, права она или нет. Она сказала, что это не маленькая перемена, а огромная разница.
Из окошка гостиной видно пожухлое небо, ленту ухабистой дороги, вьющейся вдаль, и верхнюю часть горы или холма, высившуюся над остальным пейзажем. Я думаю, хотя и не уверена, что слышу море, надеюсь, что мы отправимся к нему. Я стою босая, а пол такой холодный, словно камень. Хотелось бы мне, чтобы мы были в Оксфорде, где мы все время слышали, как у нас над головой работает мама у себя в студии, а Сентябрь стоит у открытой двери спальни и говорит, что пора вставать и смотреть затмение.
Мама, должно быть, спускалась ночью, потому что в доме появилось что-то из наших вещей: телик в дальнем углу гостиной, стопка книг у стены. Должно быть, мама и в магазине была – в кладовке появилась еда, то, что Сентябрь назвала бы пайком конца света: фруктовые и бобовые консервы, молоко длительного хранения. Дом не вызывает ощущения какой-то жизни, как вчера. Только ощущение пустоты. Словно меня все бросили, пока я спала. На кухонной стойке новые лампочки. Я вынимаю одну из коробки и держу в руке.
Сентябрь? Дом кряхтит вокруг меня, выпуская воздух. Я заглядываю в кладовку. Я думаю о том, как скажу Сентябрь, что сама поменяла лампочку, и протягиваю руку, чтобы выкрутить ее. Я беру ее в руки, но не поворачиваю. Я кладу новую лампочку на одну из полок, отодвигаю подальше от края и иду проверить, не включен ли выключатель. Из ванной доносится шум, и я тут же отвлекаюсь, а затем раздается звон разбитого стекла из кладовки. Из гостиной падает достаточно света, чтобы увидеть осколки новой лампочки на полу, рассыпанные в мою сторону. Я закрываю кладовку, иду к ванной, распахиваю дверь. Мои виски пронзает что-то вроде страха. В ванне Сентябрь с мокрой головой, выплевывает фонтанчик мыльной воды.
Где ты была? Говорю я. Я различаю отзвук отчаяния в голосе. Я звала тебя. Я разбила лампочку.