Сестрёнка Месть - стр. 33
– Зырь, сисяндры у неё ничошные, оказывается.
Я отвернулся и обратился к великому шансонье:
– Позвольте, мосье Матьё, я покажу вам каюту…
– Подожди, капитан, ещё не все собрались, – отозвался Мирон Матьё.
По эскалатору поднялась толпа, пёстро разодетых людей. Одни были наряжены под «выживанца» – самодельные доспехи, шлемы и жилетки с шипами. Другие носили ханаатские рубашки и халаты с военными гербами, за которые в Империи можно и схлопотать по шее, если напорешься на патриота. Третьи вообще ничего не носили, кроме обтягивающих белых трусов и полиэтиленовых курток. Кажется, этот стиль назывался «остральен», то есть под австралийцев.
Были в толпе девочки в коротких платьицах, специально меньше на размер. И мальчики в шортах до пупа и сандаликах на босу ногу. Мальчики усиленно курили, поигрывая игрушечными лопатками и ведёрками, а девочки сосали леденцы. Чёртовы инфетки да инфеты!
В замешательстве я обратился к великому шансонье:
– Пардон, у нас нет места для всех этих людей…
– Какие ещё люди? – отозвался Мирон Матьё. – Вы где скот перевозите?
– Здесь, в трюмовой гондоле.
– Обеспечьте скотам лежбище в трюме и достаточно.
«Скот» курил и хохотал. Над ними даже держалось облачко пыли, как над стадом овцекоров. С тою разницей, что это была пудра.
Я приступил к размещению «скота», но хотя бы не установил перегородки в стойлах, как это делали с овцекоровами. Тогда я и представить не мог, во что превратиться «Сестрёнка Месть», когда это стадо зайдёт на борт. Перегородки бы всё равно не помогли…
4
Вот что произошло на следующий же день.
Димон пропал из рубки сразу же, как мы отчалили от авиадрома Северск-5. Через камеры наблюдения я видел, как он прошёл по трюмовой гондоле. Присоединился к одной группе «скотов», потом к другой. У одних выпил алкоситро, у других вынюхал пару дорожек пудры. Потом сел в тесный круг и стал слушать музыку из переносного патефона. Подпевал в такт, хлопал в ладоши и лапал девушек. Одни шлёпали его по щекам и уходили, другие позволяли ему просовывать руки в их трусики.
Я переключал камеру, чтобы не видеть этот групповой разврат.
Но больше и быстрее всех изменилась Генриетта Аврорина.
Она игнорировала все мои приказы, отданные по громкой связи. Сменив комбинезон на прозрачную куртку из полиэтилена, покрасила волосы в розово-синий цвет. В таком виде явилась в трюм и заняла место среди «скота». Ей тут же дали бутылку, поднесли зеркальце с дорожкой пудры, а какой-то скот в одежде выживанца шлёпнул её по заду. В ответ Генриетта начала с ним целоваться.
Спустя три часа я не выдержал. Спустился в трюм и вытащил её, пьяную и обнюханную, из груды спящих тел.
– Генриетта, – тряс я её. – Я вынужден вынести дисциплинарное взыскание. Вы пропустили вахту, вы не помогаете Льву Николаевичу в моторных отсеках, вы…
– А-а-а, – пробормотала она, – мой капитанчик, милый мальчик, – потрепала меня за щёку и поцеловала: – Не стесняйся. Я же знаю, как ты меня смотришь. Раздеваешь глазами…
– В этом наряде вы и так раздетая.
– Выйди за рамки приличий, навязанных тоталитарным социумом и лживой религией, – заявила Генриетта. – Творчество великого Мирона кричит об этом, но ты слишком глух, чтобы слышать.
Я чуть не расплакался. Это я-то глух? Да я все песни Мирона наизусть знаю.
– Вы вынуждаете уволить вас, – сказал я Генриетте.