Серенада мегаполиса - стр. 4
Майор понял, что единственным человеком здесь, который знает о Иголкине больше остальных, является та самая Татьяна Андреевна, которая утром встретила их с Левиным и незаметной тенью сопровождала в течение дня. Поэтому он оставил Егора проводить опросы других сотрудников, а сам предложил Васильевой поговорить с ним наедине в небольшом кабинете Иголкина.
Татьяна Андреевна согласилась. Вдвоем они вошли в кабинет и Владимиров сел в кресло погибшего. Татьяна пристроилась рядом.
Несколько секунд они молчали. Было видно, что женщина тщательно обдумывает что-то, ее явно мучили сомнения. Владимиров решил помочь ей начать откровенный разговор.
– Вам трудно, Татьяна Андреевна, трудно не показывать своего горя, ведь Глеб Анатольевич был вам дорог?
Женщина кивнула и постаралась сдержать слезы, которые показались на глазах.
– Да что теперь скрывать, – как-то безнадежно бросила она. – Глеб умер, знаете, еще вчера я бы сгоряча пожелала его никогда не увидеть, а вот сегодня плачу, потому что его больше нет. Эх, все начиналось с такого вот незначительного служебного романчика. Я ведь одна, разведена давно, 37 лет – карьера в норме, но ни мужа, ни детей. Вот и нахожу иногда… друзей. И в этот раз все начиналось легко. Цветы, рестораны после работы. У него семья, я не вмешивалась в его жизнь, ничего не просила. Так встречались. Но тут.
– Расскажите мне о нем, его увлечения, друзья, враги.
– Да, попробую, но я многое не знаю, – вздохнула женщина и на ее лицо отразилось искреннее переживание, – мы вообще как-то мало знаем, живем, работаем, сплетничаем, а друг другом в сущности не интересуемся. Рассматриваем как функцию: ты мне должен это сделать, а должна это.
Женщина замолчала, видимо, усилием воли заставляя себя вспомнить что-то важное.
– Вы знаете, мне очень нравилось, когда он курил. Он курил и думал, и его лицо, его карие глаза становились такими внимательными, будто он внутрь себя смотрел. Маску, что ли, свою привычную снимал. Что-то живое в нем проявлялось, настоящее. Он вообще осторожный был, общался со всеми ровно, к делу подходил с умом, так что недругов явных не было. О друзьях я тоже мало что слышала. Вроде ни с кем особо близко не сходился. А вот что любил – и не знаю. Музыку вроде любил, даже выступал где-то в студенческие годы. Но я его с микрофоном в руках никогда не видела. Он солидным умел быть, к начальству приспособиться, понравиться кому нужно.
– Татьяна Андреевна, а почему вы не спрашиваете, отчего Глеб Анатольевич умер?
Женщина посмотрела на Владимирова с удивлением.
– Нам сказали, что это был сердечный приступ, но вызван каким-то лекарством сильным. А что разве нет так?
– Почти. Но его отравили ядом. Это несколько экстравагантно для сегодняшнего дня.
– Ядом? – на лице Васильевой обозначилось удивление. – Как можно ядом? С кем это он ел-пил? Он даже кафе-рестораны особо не жаловал, когда мы с ним там еще бывали, выбирал самые отдаленные районы, а потом уж и перестал приглашать. И подвозить меня на своей машине не стремился, так, отъедет в сторону от работы, я к нему в машину запрыгну, довезет меня до моей квартиры, там часик побудет и домой к жене. А живу я недалеко от него.
– Он всегда ездил на машине?
– Почти всегда, но иногда оставлял ее на парковке у здания департамента. Не знаю уж почему, спускался в метро и так вот добирался до дома.