Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб - стр. 31

Каким мальчишкой он тогда был, глупым влюбленным мальчишкой, не понимавшим очевидного! Вообразить, что Катари любит Алву… Вообразить, что Алва ненавидит Катари…

– …а вы любите сирень? – Госпожа Рокслей была слишком хорошо воспитана, чтобы молчать, сопровождая гостя, а гость утонул в дурных воспоминаниях. Нужно учиться забывать.

– Я люблю сирень, – поспешно сказал юноша, соображая, уместно ли сорвать ветку и вручить спутнице, – а вы?

– Очень, – улыбнулась женщина, – ведь это мой цветок. Я родилась в пору цветения сирени. Мой супруг, когда делал мне предложение, сказал, что сирень в моих глазах цветет даже зимой. Возможно, потому я и согласилась стать графиней Рокслей, хотя могла бы стать маркизой, а возможно, и герцогиней… Наш союз удивлял многих, ведь Генри трудно было назвать обольстительным кавалером. Правда, он был меня много старше. Юных девушек это привлекает, им кажется, что зрелый мужчина знает множество тайн. Это потом понимаешь, что молодость, мужская молодость, мудрей зрелости, потому что не боится нежности и не кичится тем, что нам не важно… Нам, женщинам, которые любят не за чины, не за титулы и уж тем более не за лысины и выпитые бутылки. Я, наверное, пугаю вас своей откровенностью, но сирень очень откровенна, недаром листочки у нее напоминают сердце.

– Ее величество ценит откровенность, – поддержал странный разговор Дикон, – и очень ценит вас.

– Она об этом говорила? – Графиня подняла брови и наклонила к себе тяжелую от розоватых свечей ветку. – Я слегка удивлена. Ее величество так дорожит обществом баронессы Капуль-Гизайль… Конечно, та по-своему забавна и великолепно одевается, но я рада, что моя дочь младше обеих принцесс и еще не скоро сможет подавать ее величеству ноты. Мне бы хотелось, чтобы моя крошка узнала о существовании подобных баронессе женщин как можно позже… Вы больше любите белую сирень или темную?

– Я избегаю лилового цвета, сударыня. – Святой Алан, о чем Катари говорит с Марианной и что баронесса рассказывает Катари?! – Он напоминает о предательстве.

– Но разве может предать цветок? Он может всего лишь завянуть от недостатка влаги, а сердце, женское сердце, вянет от недостатка любви. Клирики учат находить утешение в молитвах и делах, но это для репы и шпината, а не для сирени и гиацинтов…

– Как вы сказали? – Какой же он глупец! Вдова Рокслея не станет размениваться на пустую болтовню, она передает слова Катари. Королева и регент не вправе быть искренней с мужчиной, но почему бы не сделать своим голосом вдову из дома Скал?! Из дома Эгмонта, некогда покорившего юную королеву?

С опытом, со страшным опытом, к Катари пришло понимание другой любви… Похожей, но другой, сменившей девичьи грезы о святом Алане.

– Как я сказала? – переспросила Дженнифер Рокслей. – Я уже забыла, и вы забудьте.

– Никогда! – твердо сказал Ричард, сожалея лишь о том, что не способен писать лучше Веннена. – Гиацинтам нужна… влага, а сердцу – любовь. Передайте ее величеству, я…

Что знает графиня? Насколько можно быть с ней откровенным? Рокслеи не способны на предательство, но Дженнифер – Рокслей лишь по мужу.

– Я не стану ничего передавать. – Графиня тихонько рассмеялась. – Вы пришли по делу, значит, аудиенция не заставит себя ждать. Какое счастье, что я не регент и могу думать, о чем хочу или о… ком?