Сердце зимы - стр. 18

Подойдя к окну, я попыталась разглядеть улицу, но взгляд не проникал сквозь слой инея со стороны комнаты и завесу ледяных узоров по ту сторону стекла. Рановато для заморозок, подумала я и сковырнула коротко обрезанным ногтем немного снега. Иней тут же растаял на подушечках пальцев.

Моё мутное отражение смешалось с чьим-то ещё. Растерянная и сбитая с толку, я зачем-то обернулась, сама не зная, что рассчитываю обнаружить у себя за спиной, но кухонная половина помещения оставалась неизменной – пустой и погруженной в темноту. Наверное, дело в свете – он как-то так хитро преломляется, отчего моё отражение двоится.

Я вышла в коридор и, не снимая с входной двери цепочки, приоткрыла створку. Сентябрь едва перевалил за середину, и мне хотелось взглянуть на первый снег. Но на улице, как и прежде, ярилась обычная осенняя гроза с ливнем и громом, ни о каких заморозках и речи быть не могло. Поспешно заперев дверь, чтобы не простудиться от холодного хлёсткого сквозняка, я, озадаченная, вернулась в гостиную.

Окна, занавешенные пологом дождя, смотрели не тронутым инеем взглядом. Я потрогала стёкла: холодные, но не обледеневшие, а теперь ещё и в отпечатках пальцев. И отражение больше не двоилось.

Приснилось, что ли? Впервые за всю жизнь?

Не снимая носков, я забралась под плед, закуталась в него с головой и закрыла глаза. Раньше я не замечала за собой склонности к снам наяву, тем более – таким реалистичным. Однако кончики пальцев всё ещё жгло прикосновением к снежному налёту. Наверное, во всём виноват переезд. У меня стресс, пролезший через бессознательное в сны. Что-то такое мы проходили на уроках психологии в прошлой школе.

Гроза быстро улеглась, но мне не спалось. К тому же, я страшно мёрзла. Я то и дело проваливалась в поверхностную дрёму, но тут же просыпалась из-за отчётливого ощущения холода. К утру стало жарко, и я сняла носки, но, измученная нездоровыми прерывистым сном, уснуть уже не смогла.

9. Прозвеневший будильник стал спасением – больше не придётся прижиматься лицом к осточертевшей подушке в бесплодных попытках отключиться хоть ненадолго, – а привычная сухость и неразговорчивость мамы по утрам – благословением. Меньше всего мне хотелось открывать рот и складывать слова в предложения.

А вот отец утренней хмурости мамы не разделял.

– Ты в порядке? – спросил он, наворачивая приготовленную мамой шакшуку. – Выглядишь так, словно сбежала с кастинга «Ходячих мертвецов».

– Спасибо за комплимент, – кисло отозвалась я, пытаясь доесть завтрак и залить в себя остатки кофе. – Мне не спалось.

– Проблемы в школе?

– В доме, скорее. Тут с окон дует так, что я всю ночь мёрзла.

– Странно. – Отец пожал плечами и отправил в рот вилку, на которую подцепил неаппетитные яичные ошмётки и клочья томатов. Как только он эту гадость ест вообще? – Раньше не дуло, а вчера вдруг начало дуть?

– Ну… да, раньше всё было нормально. Но сегодня ночью был страшный сквозняк.

– Ладно, гляну днём. Если снова будет холодно, можешь лечь с нами или в комнате Винус.

– Ага, спасибо. – Устроив локоть на столе, я зарылась пальцами в волосы, лохматя их ещё сильнее обычного. – Хочу умереть.

Отец фыркнул.

– Тебя подвезти, может? Я как раз… – Он затолкал остатки шакшуки в рот и закончил едва различимо: – Доел.

Эта его утренняя живость начинала пугать. Словно Винус упаковала отцовскую депрессию в чемодан и, уезжая, забрала с собой.