Сердце зимы - стр. 14
Но Ронни, уже не слушая, направился прочь через море мшисто-зелёных листьев репейника.
Я щелчком пальцев отправила затушенный окурок в полёт и взяла в рот пару вишнёвых леденцов, которые всегда таскала с собой в кармане. Этим вечером Винус уезжает, и между мной и родителями не останется никакого буфера. Маме будет не на ком срывать своё недовольство, некому будет тормошить отца.
Он совсем ушёл в себя и ни с кем не общался, а все его занятия крутились вокруг ноутбука, с которого он смотрел бесконечные видеоролики, нацепив большие наушники с синей подсветкой. Спускаться к завтраку, обеду и ужину он перестал, и маме приходилось относить еду наверх. Он ел, не вставая с постели, а я забирала грязные тарелки. Иногда мне начинало казаться, что отец не выберется из этого состояния и навсегда останется безынициативным овощем. Иногда во мне крепла уверенность, что он просто придуривается и ищет способы избежать очередных карьерных неудач.
А может, верны были оба варианта, и он навсегда останется безынициативным овощем, ищущим способы избежать очередных карьерных неудач, и всё, что мне останется – это бесконечное мытьё чёртовых тарелок.
Частенько я пыталась представить, каково это – быть замужем за таким человеком, как отец: тащить на себе всю семью, стойко сносить перепады чужого настроения, терпеть творческие кризисы и нежелание с ними бороться. Потом я начинала представлять, каково это – быть женатым на такой женщине, как мама: слушать бесконечные упрёки, делать всё в строгом согласовании с её желаниями, подчиняться её распорядкам и не иметь права шагнуть в ту или иную сторону.
Вывод напрашивался сам собой: мать с отцом были друг с другом абсолютно несовместимы.
7. Дождь быстро перестал, но к вечеру на Эш-Гроув опустилось плотное покрывало тумана. До отъезда Винус оставалось немного времени, и мы с ней поднялись на чердак, чтобы не мешать болтовнёй работающей на кухне маме. Матрас под слуховым окном был устлан простынёй, свежей и приятно пахнущей стиральным порошком, и завален горой пёстрых подушек, которые я натаскала из гостиной. В мягкой уютной тишине Винус разглядывала аудиокассеты с выцветшими вкладышами, а я бесцельно листала журнал с каким-то мужчиной на обложке. Надпись утверждала, что его зовут Дэвид Боуи, и я не видела причин ей не верить.
– Тебе что, совсем тут не страшно? – спросила Винус, откидываясь на матрас и укладываясь спиной на подушки. Её распущенные цветные афрокосы рассыпались по плечам. Пальцы босых ног подёргивались, будто бы в такт играющей у Винус в голове музыке.
– Почему мне должно быть страшно? – не поняла я.
– Ну… – Она хмыкнула. – Темнота, чердак, знаешь… В фильмах ужасов всё самое дурное обычно происходит на чердаке. Либо в подвале.
– Да брось. Самое страшное, что может со мной здесь случиться – это атака пылевых клещей.
– Какой же ты скучный ребёнок! – со смехом ответила Винус. – А вот твой отец в детстве до одури боялся чердаков и подвалов.
– Мне нравятся подвалы, – ответила я, закидывая в рот вишнёвый леденец. – Там хорошо пахнет.
– Запах сырости – фу! – Винус карикатурно передёрнулась и полезла ко мне в карман толстовки, чтобы тоже взять леденец. – Ты не только скучный ребёнок, но ещё и жуткий! Надеюсь, ты не призовешь однажды какого-нибудь демона просто потому, что от него хорошо пахнет. – Похрустывая леденцом, она развернула перед собой сложенный вдвое вкладыш. Внутри оказалось чьё-то лицо, пересечённое линией сгиба. – Как дела в школе?