Сердце ворона - стр. 22
— Что ж, может, и к лучшему.
Потом поднял на нее глаза и, совсем как встарь, ей улыбнулся.
Удивительно, но разговор меж ними с того мига побежал свободно, будто не было этих шести лет. Лара, и впрямь обрадовавшись, что Кон не злится и не заговаривает о медальоне вновь, порхала вокруг и взахлеб рассказывала про общих их знакомых и про то, как не повезло им этим летом с постояльцами. Неизбежно разговор коснулся и тем, явно неприятных Кону. И Лара, отметив это, решилась предложить:
— Конни, может, тебе все же помириться с мамой-Юлей?
Он резко, будто его укололи, дернулся:
— Никакая она не мама! Ни тебе, ни мне, никому! Поверить не могу, что ты все еще так ее называешь!
— Не сердись. - Лара присела к нему на краешек софы. – Все же она воспитала меня с младенчества, заботилась… я и впрямь считаю ее матушкой, если хочешь знать! Другой у меня нет.
Кон продолжал смотреть на нее хмуро и внимательно:
— Ну, тебя она, по крайней мере, не обижает. Не обижает ведь?
— Нет, Конни, что ты! – искренне заверила Лара. – Ругает, конечно, временами – но ведь все за дело. Да и привыкла я давно.
— И то хорошо. – И внезапно, к полной Лариной неожиданности, признался. – Знаешь, по правде сказать, я и приехал как раз, чтобы с нею помириться. Да-да.
— Правда? Ты не шутишь? – не поверила Лара.
Кон с самого детства, сколько Лара его помнила, не любил маму-Юлю. А та отвечала ему взаимностью, убеждая всех, что он лживый и испорченный мальчишка. Однако Лара считала его не лживым, а просто с богатым воображением. И не таким уж испорченным. Ну да, пару раз он валил на Лару вину за свои проделки, и ох, как ей досталось однажды за ужасно дорогую вазу, разбитую вовсе не ею… Но Кона можно понять. Мама-Юля никогда не давала ему спуску и, единственная из всего персонала, заставая хозяйского сына за очередной проказой, позволяла себе схватить его за ухо и отвести на ковер к отцу. Уже тогда, в детстве, Кон ненавидел ее, о чем легко признавался вслух. Что говорить о поздних временах, когда его отец женился на Лариной матушке, заблаговременно отослав Кона учиться в Петербург…
В тех редких письмах, что писал Ларе, Кон раз за разом повторял, что отец его предал, что он этого не простит и домой более не вернется.
А потом еще завещание…
— Вы правда помиритесь? - не могла нынче поверить Лара.
— Если тебя это порадует, то да. – Кон нехорошо усмехнулся. - Твоя мама-Юля сочтет, наверное, что я, наконец, поумнел. Но я просто подумал: что толку дуться, сидя в холодном Петербурге, когда я вполне могу провести лето здесь? Сто лет не плавал в море!
«Всего лишь шесть, - поправила в мыслях Лара. – Всего шесть бесконечных лет».
А Кон продолжал ерничать:
— Хотя бы комнату, надеюсь, Юлия Николаевна выделит любимому сыну?
— Разумеется, Конни, самую лучшую! Твою детскую, правда, она обустроила в буфет… но обещаю, самый лучший номер из оставшихся, будет твоим! Как-никак это и твой дом!
— И мой дом? – горько усмехнулся Кон. – Боюсь, твоя матушка подобных мыслей не придерживается.
— Совершенно напрасно ты так считаешь! – не задумываясь, выпалила Лара. – Мама-Юля управляет пансионатом лишь до той поры, покуда тебе ни исполнится тридцать один, или ты ни женишься. А покамест она исправно выплачивает тебе содержание. Но хозяин здесь ты! В завещании Алексея Иванович так и было написано черным по белому!