Сердце Стужи - стр. 12
– Не было? Никакой? – вроде как удивился. – И не любил никто, и не жалел?
К собаке дворовой и то лучше относились.
– И не заплакал никто, когда тебя в лес вели?
– Да кто бы…
Начала и запнулась. Губу закусила, пряча от него глаза. Перепугалась насмерть, а вдруг прочитает и сам возьмет не спросив. Вдруг захочется ему мою радость прибрать? Ведь я, на всех обиду затаив, почти позабыла, как сестренка сводная отцу в ноги бросалась, как висла на мохнатых штанах, кричала. Слезки на круглых детских щечках на морозе застывали. Ведь в комнате заперли, она из окна в одной рубашке выскочила. Сердце тот крик на части разрывал.
– Любят, выходит. – И даже как улыбка в голосе прозвучала, отчего я вновь решилась глаза поднять.
– Зеленая, – дал взглянуть на последнюю снежинку. – Лишь силу отдашь добровольно. Теплом поделишься, чародейка?
И голову набок склонил, и снова улыбка на губах и в глазах холод.
– Как поделюсь?
– Поцелуешь. Сама. Только если зеленую выберешь, позабыть ничего не сможешь. Поселится ледяная заноза в сердце, и покоя себе не найдешь. Выбирай.
– А если… если ничего не хочу выбирать?
– Ледяная сила сама плату возьмет.
И вроде спокойно ответил, но закружился вокруг вихрь, и пробрало холодом до костей. Огонь взметнулся внутри, растапливая, борясь с чужой силой, но гас, отступал под натиском. А в голове стучало: «Выбрала жизнь, выбирай теперь, как жить».
А как тут выбрать? Дар отдать или, может, любовью сестры с ним расплатиться? Вернусь домой, а она, как и остальные, отворачиваться начнет, не подбежит больше, не обнимет, на коленки не заберется. Ведь тогда хоть волком вой от тоски. У человека, которого совсем никто не любит, сердце рано или поздно изморозью возьмется, а после превратится он вот в такого исполина ледяного.
Потянулась к его ладони, пальцы замерли, не коснувшись.
– Зачем тебе тепло? Разве холод ощущать можешь?
Дух ледяной из меня почти всю жизнь с теплом вытянул, и хозяин льда той же монетой расплатиться требовал.
– Почти никогда, – слегка головой качнул, – а вот тепло человеческое взять могу.
Поднял свободную руку, и пальцы холодные по моему горлу пробежались, легонько так, но озноб охватил. Сдавило, закололо аккурат там, где солнечное сплетение, и не вдохнуть полной грудью, не выдохнуть. Давит и давит до темноты в глазах. И вроде, когда не сопротивляешься, даже дыхание выровнять можно, но как же тягостно. Он не морозил, он просто давил, давил и колол… Убрал пальцы, и мигом тепло хлынуло, смыло душащий холод, согрело, дало вдохнуть.
– Почувствовала?
Еще как почувствовала. Мигом захотелось от ледяного этого поскорее подальше убраться.
– Что же, больше некому теплом поделиться? Никто целовать не рискует?
Засмеялся. И удивил меня этим больше некуда. Не ожидала, что такой, как он, про смех хотя бы слышал.
– Меня не рискуют, – ответил. – Мигом в лед обратятся.
Вот после этих слов я все же попятилась.
– Чего испугалась, чародейка? Или ты человек, чтобы от прикосновения моих губ заледенеть?
– И вовсе я тебя не боюсь.
А глаза отвела, потому что врала безбожно. Еще как боялась. И целовать его страшно было. Понятно, что тепло свое желанное он при любом моем выборе получал, но при таком-то куске льда вместо сердца надолго ему вряд ли хватало. Только очень жаль было дара, еще жальче сестру. Вот и стала себя подбадривать как могла. Невелика беда, что позабыть не смогу. Разве прежде ни с кем поцелуи на вкус не пробовала? Было ведь и не по принуждению вовсе. Вот и сравню, как хозяин льда поцеловать может. Такой глыбе ледяной меня уж точно удивить нечем. Зачем ему только добровольное согласие нужно? Дух, не спрашивая, тепло через губы вытягивал. Или в таком случае у тепла вкус иной? Или действует дольше? А может, насильно отнятое в груди не согреет, тяжесть не снимет?