Сердце призрака - стр. 41
– Так ты нас подслушивал? – поинтересовалась я. – Ты слышал, что Лукас рассказал нам за обедом?
– Я не убивал свою семью, если ты об этом, – дрожь в его голосе аккуратно замаскировалась под пылкий нрав. Его наполненные болью и ненавистью глаза с укором смотрели на меня, пока, наконец, не выбрали другой предмет для наблюдения. – Хотя я был… виноват в их смерти.
Ну, это еще ни о чем не говорит.
Однако если добавить немного конкретики…
– А что насчет всего остального? – спросила я, прекрасно понимая, что он все-таки нас подслушивал. – Что ты скажешь о проклятии?
– Я уже говорил, что проклятье существует, – ответил он.
– Точно, – произнесла я, осматриваясь вокруг в полном восторге от изысканного интерьера. – Но ты не сказал, что это за проклятье. Вместо тебя это сделал Лукас.
– Он ничего об этом не знает, – отрывисто произнес Эрик, хотя мое внимание давно было приковано к пианино.
Излучающий волшебное сияние величественный инструмент, окрашенный в классический черный цвет, занимал тот же темный угол, что и в нашей гостиной. Это изобретение поразило меня своей необычайной красотой, от которой у нашей мамы тоже перехватило бы дыхание.
Я подошла к нему, и мой силуэт уже вырисовывался на его блестящей отполированной поверхности.
Ни одной пожелтевшей или сломанной клавиши. Они были такими же ослепительно-белыми, как и лилии на могиле мамы.
Не в силах сдержаться, я уселась на скамью. И вот я снова здесь, заперта в своих воспоминаниях.
Кончиками пальцев я касаюсь клавиш, а мои руки помнят все движения, которым научила меня мама, и повторяют их, словно пытаясь вернуть ее назад.
Я нажала на белую клавишу E, затем дотронулась до черной D-диез, чередуя их, пока не перешла к B, D, C и не услышала прекрасную мелодию, родившуюся из нескольких нот. Эта музыка повторялась снова и снова, по моей просьбе немного преображаясь в конце. Струясь из дивного пианино, она проникала в мое сердце, протаптывая свой путь до тех пор… пока не остановилась. Или пока не остановилась я.
Когда на меня упала мрачная тень, я обернулась и увидела, что его фигура, освещенная пылающим огнем камина, стояла слева, а проницательные глаза сверлили меня насквозь.
– Что ты делаешь? – Его возмущенный взгляд затмевал более напряженный голос.
В ту же секунду я убрала руки от пианино, сжав пальцы.
– Не надо, – приказал он.
– Чего не надо?
– «К Элизе», – сказал он, указывая на клавиши. – Нельзя останавливаться на середине… Ты должна закончить.
– Но я не знаю, что дальше.
Его внимание соскользнуло на пианино, а удрученное выражение лица оставляло желать лучшего.
– Прошу прощения, – пробормотала я, быстро соскочив с сиденья, на которое не следовало садиться. – Я ее никогда не разучивала. Мы…
Тишина, которая ранила меня до глубины души, настигла нас вновь, превратившись в нечто более ужасное, потому что сейчас в ней таилось все, о чем я никогда не хотела говорить.
– Мы? – рискнул он. – Ты говоришь о себе… и своей маме?
Я прищурилась на него.
– Откуда ты знаешь о моей маме?
– Просто догадался.
– Действительно, догадался.
Он задумчиво поджал губы, а затем перевел взгляд на излучающий тепло камин, пока тот освещал его изящные черты лица.
– Ее отсутствие, – ответил он, наконец, переключив все внимание на мою персону, – всегда было заметно.