Сердце под прицелом - стр. 34

Тот был в крови. Как и бедра Ильиной.

Нам не привыкать к ее виду, но по позвоночному столбу все равно шарахнуло пламенем.

– Все нормально? – спросил, как положено.

Не глядя на меня, кивнула. Пособирала свои тесемочки, запихала в карман и, запахнув олимпийку, заскочила в дом. Я подтянул штаны, выбросил в урну резину и пошел следом. Видел, в какой из комнат скрылась, туда и двинул.

Библиотека ничего не сказала, когда рядом лег.

И на второй раз согласилась, даже несмотря на то, что у меня больше не было презервативов. Вполне радушно обняла, когда навалился. Без лишних соплей приняла. Крепко сжала. Стонать не стонала, но губы кусала. Ногтями впивалась в спину. Горячо дышала. И смотрела неожиданно прямо – тонул в ее расширенных зрачках.

Залил колени, только дернулась. Краснея, обтерлась той самой олимпийкой и поспешно укуталась в простыню.

– Ты в обычной жизни вообще не разговариваешь? Только по уставу? – зачем-то зацепил ее, когда отвернулась спиной.

Промолчала.

«Хер с ней», – подумал я, закрывая глаза.

А утром нас разбудили.

Мои отец и мать.

Борт пришел, как и обещали. На рассвете. Небо только-только начало белеть. По приказу Трегубова загрузились первые счастливчики. Я был в их числе, не кинул.

Вертушка встретила холодом. Внутри тянуло металлом, керосином, застарелым потом. Да и сами мы, хули, благоухали будь здоров. Но настрой у всех стоял приподнятый.

Едва ротный скомандовал пристегнуться, «хер гитарного взвода» не к месту бодро затянул:

– Полечу домой, как птица… Полечу, как птица, я!

Бойцы засмеялись. Кто-то даже поддержал этот сиплый блюз.

Мне зажало грудак. Изнутри.

Обняв ебаный автомат, прикрыл глаза.

– Я прижмусь к тебе щекой, ты смахнешь слезу рукою[1]…

Борт дернуло вверх, и сдавило уже не только нутряк. Стиснуло всю башку. Открыл глаза, когда горные массивы уже расползались внизу.

Сорок долгих минут, и посадка.

На базе сдали стволы, сбросили в общую кучу бушлаты. Душ – по очереди, но я влез без нее. Сильно не рассусоливал, сбил основную грязь, чтобы дышать можно было без противогаза. Вытерся тем, что попало под руку, натянул гражданку, сгреб документы, и дальше.

Связь воскресла только в аэропорту. Долбаный рейс задерживали из-за погоды. Хуй знает на сколько. Сначала взбесило. А когда увидел сообщение, стало похер.

Мама:

Родили! Состояние стабильное. Мальчик – 4100, 53. Поздравляю!!! Позвони, как только сможешь.

Показалось, что рухнул с высоты и глухо ударился грудью о землю. Горло перехватило. В ушах зазвенело. Зарябило в глазах.

Родила. Все нормально. Сын.

Внутри что-то сжалось. Не резко – крайне медленно и дико мощно. Неотвратимо, как гидравлический пресс. Сердце гулко стукнуло о ребра. Потом еще раз. И еще. Я вдохнул, но воздух не сразу зашел.

Живы. Порядок.

Провел по лицу влажной ладонью.

В груди забилось странное ощущение. Не тревога. Но и не радость.

Осознание.

Вдохнул. Выдохнул.

Перечитал сообщение еще раз.

Пошатывало, когда обратился к сидящему рядом товарищу.

– Слышь, а что это за цифры?

Сам никак не мог их обработать.

Буданов скосил взгляд на экран, прищурился.

– Вес и рост.

– Это не мало?

– Это дохрена! – отбил Кислицин.

– Залил так залил, – заржал Буданов.

– Бедная девчонка… Неудивительно, что до кесарево дошло.

– Много ты понимаешь, – отрезал я, засовывая телефон в карман куртки.